Я понял, что больше не в силах слушать этот бред.
– А может, вы все чересчур усложняете? Может, они просто любят своего Учителя? – Я залпом выпил свой чай, слишком горький и слишком горячий – язык обжег. – Могу я получить ключ от своей комнаты?
Старуха не спеша подала мне ключ.
– Вы, наверное, очень устали – так долго гуляли. Жена моего племянника видела вас аж возле маяка!
На островах секреты существуют только для приезжих, но не для островитян.
Я лежал на кровати и обливался слезами.
О мои братья и сестры, совершившие самоубийство! Кто вы, мои соратники, павшие в этом последнем бою, и за что вам такая участь? Все-таки мы – настоящие герои! Погибнуть всего за несколько месяцев до скончания века нечистых! На пороге Новой эры, которая вот-вот наступит! Меня очень удивило, что министр обороны позволил себя схватить. Ведь у него такой высокий альфа-потенциал! Он в состоянии диссоциироваться на молекулы и просачиваться сквозь стены.
Паучок в банке умер. Ну почему, почему, почему?
После вечернего омовения я пошел прогуляться по рыбацкой деревне. Дети помладше с диким визгом играли в какую-то непонятную игру. Подростки околачивались у перекрестка, вырядившись с явным намерением походить на своих токийских сверстников с фотографий в журналах. Мамаши сплетничали у входа в универсам. Меня так и подмывало крикнуть: «Скоро наступит конец света, и все вы изжаритесь в огне Белых Ночей!» Из бара доносилась местная мелодия – пронзительно-резкая, визгливая… В конце улицы меня встретили горы, море и ночь.
Я побрел по усыпанному галькой берегу. Пластмассовые буйки; скорлупки сейшельских орехов, формой напоминающие женские бедра; всякий прибитый к берегу хлам: резиновые перчатки, пивные банки, бутылки, флаконы от моющих средств. Из-под перевернутой облезлой лодки, которой не суждено больше плавать, доносились кряхтенье и повизгивание. Вдали какая-то тень зажгла огонек.
Его Провидчество говорит со мной – я слышу Его голос в плеске волн и в шорохе прибоя, облизывающего гальку. К чему телефоны, когда существует телепатия? Его Провидчество поведал, что преданному бойцу Квазару уготована в этой пьесе величайшая роль. Наступили Судные дни, о которых говорится в Сакральном откровении номер 143. Учитель сообщил, что я буду пастырем верных во времена Белых Ночей. И когда комета возвестит наступление Новой эры, я встану одесную Его Провидчества, буду Его именем вершить правосудие и излучать свет мудрости. Я послал Его Провидчеству ответ – что готов умереть за Него. Что люблю Его, как сын отца, а защищать готов, как отец сына. За сотни миль от меня Его Провидчество улыбнулся в ответ. Комета появится перед самым Рождеством. Новая эра не за горами. Обновленное человечество поселится на самом чистом из островов, и уцелевшие назовут меня отцом. Там не будет обидчиков и не будет обиженных. Все самонадеянные, тупые, неверующие нечестивцы изжарятся в своем невежестве, как в масле. А мы будем вкушать папайю, орешки кешью и манго, учиться делать самые простые орудия труда и расписные горшки из глины. Его Провидчество подберет каждому пару, совместимую по уровню альфа-потенциала, и научит нас высшим ступеням альфа-медитации: мы сможем совершать астральные путешествия и посещать другие звезды.
Я опустился на колени и возблагодарил Господина за поддержку. Над заливом взошла луна и одна за другой зажглись те самые звезды, на которые мы скоро полетим.
Девочка в вязаной шапочке, которая спала в переноске за спиной у матери, открыла глаза. Мои глаза. Бестелесный хор что-то пел не умолкая. В моих глазах отразилось ее лицо. Она знала, что я намерен сделать. И умоляла не делать этого. Но ведь она все равно обречена на смерть во дни кометы! Пойми, Квазар, ты просто избавляешь ее от новых страданий в мире нечистых! Невинные наверняка воскреснут, но уже в Новом мире! Очистись и будь тверд в вере!
В темноте на часах светились цифры 1:30. От жуткого караоке сотрясались стены. Я не сомкнул глаз. Под пропотевшей простыней – как в смирительной рубашке. Боль все глубже запускала пальцы в виски. Кишечник скрутило от резко возросшего уровня гамма-ритмов. Пошатываясь, я поплелся в туалет. По цвету и консистенции мое дерьмо напоминало мазут. Я думал о тощей учительнице, о том, что должен был сказать ей, чтобы поставить ее на место. Взгляд блуждал по истертому узору линолеума. Я принял обжигающе горячий душ.