Балабина. Мне кажется, что я совершенно забыла писать по-русски. Какой стыд! Я довольно мало пишу по тому же резону, по которому и письма писать не хочу и не могу (Пауза.) Я много читаю…
Гоголь. Вам, верно, не случалось читать сонетов нынешнего римского поэта Белли…Знакомы ли были вы с транстеверянами, т.е. жителями по ту сторону Тибра, которые так горды своим чистым римским происхождением? Они одни считают себя настоящими римлянами. Вам, верно, не случалось читать сонетов нынешнего римского поэта Белли, которые, впрочем, нужно слышать, когда он сам читает. Они писаны на римском наречии, они не напечатаны…
На сцене посетители салона Зинаиды Волконской. Она восседает в кресле. Двое поэтов читают посвящённые ей стихи.
Первый.
Волшебница! Как сладко пела ты
Про дивную страну очарованья,
Про жаркую отчизну красоты!
Как я любил твои воспоминанья,
Как жадно я внимал словам твоим
И как мечтал о крае неизвестном!
Ты упилась сим воздухом чудесным,
И речь твоя так страстно дышит им.
Второй.
Среди рассеянной Москвы,
При толках виста и бостона,
При бальном лепете молвы
Ты любишь игры Аполлона,
Царица муз и красоты…
Первый.
Зачем, зачем так сладко пела ты?
Зачем и я внимал тебе так жадно,
И с уст твоих, певица красоты,
Пил яд мечты и страсти безотрадной?
В зрительном зале появляется Белли, он проходит к сцене с обращёнными к зрителям репликами на итальянском языке: Buon giorno, signori! Prego, lasciate passarmi. O! Che bella signorina! Belissima!
На сцене он раскланивается перед Зинаидой Волконской и читает свой сонет.
Белли.
Прекрасная синьора Зинаида!
Не гож я для публичного показа!
Любой знаток меня раскусит сразу,
Хоть не подаст из вежливости вида.
Ведь Муза моя слишком неказиста.
А чем обычно глупость награждают?
По мне, наверно, палка здесь страдает, –
Спасибо, если буду лишь освистан.
Синьора, я пишу простым манером,
Красиво говорить я не обучен,
Как вы с синьором Вяземским, к примеру.
Довольно, хватит! Нет к нытью причины!
Измучу ль вас иль заслужу я взбучку –
Вперёд! Ведь я в конце концов мужчина!
Гоголь. В этих сонетах столько соли и столько остроты, совершенно неожиданной, и так верно отражается в них жизнь нынешних транстеверян, что вы будете смеяться, и это тяжёлое облако, которое налетает на вашу голову, слетит прочь вместе с докучливой и несносной вашей головной болью.
На сцене – римская толпа.
– Смекай, зеваки зря бы не стояли,
Гляди, какая давка – не пройдёшь!
– Не то кому всадили в драке нож,
– Не то вора на Консульской поймали.
– С чего понабежали?
– Не поймёшь…
– Ух, ты! А вдруг сыскали клад в подвале?
– Нет, головы наверх позадирали.
– Пожар?
– А если не пожар, так что ж?
– Поближе протолкаться бы немножко…
– А вдруг какому умнику с тоски
– Приспичило бросаться из окошка?
– Смеются, что ли?
– Тьфу ты!
– Поглазей-ка…
Появляется некий человек и обращается к толпе:
Нашли на что дивиться, дураки:
Из клетки упорхнула канарейка.
Гоголь. Италия… Мне кажется, как будто бы я заехал к старинным малороссийским помещикам. Когда я увидел… во второй раз Рим.., мне показалось, что будто я увидел свою родину…
Украинская мелодия. Поселяне танцуют гопак. Танец прерывает вбежавшая поселянка – и начинается общий диалог:
– Утонул! ей-богу утонул! вот: чтобы я не сошла с этого места, если не утонул!
– Вот, чтобы мне воды не захотелось пить, если старая Переперчиха не видела собственными глазами, как повесился кузнец!
– Скажи лучше, чтоб тебе водки не захотелось пить, старая пьяница!
– Нужно быть такой сумасшедшей, как ты, чтобы повеситься! он утонул! он утонул! утонул в пролубе! Это я так знаю, как то, что ты была сейчас у шинкарки.
– Страмница! вишь чем стала попрекать! Молчала бы, негодница! Разве я не знаю, что к тебе дьяк ходит каждый вечер?
– Дьяк? Я дам знать дьяка! кто это говорит дьяк?