Она.
«Иль то матерьялисты, –
Невеста вновь спросила, –
У коих трубочисты
Суть выше Рафаила?»
Он.
«Им имена суть многи,
Мой ангел серебристый,
Они ж и демагоги,
Они ж и анархисты.
Толпы их всё грызутся,
Лишь свой откроют форум,
И порознь всё клянутся
In verba вожакорум.
В одном согласны все лишь:
Коль у других именье
Отымешь и разделишь,
Начнётся вожделенье.
Весь мир желают сгладить
И тем ввести равнство,
Что всё хотят загадить (Пауза.)
Для общего блаженства!»
Она.
«Поведай, шуток кроме, –
Спросила тут невеста, –
Им в сумасшедшем доме
Ужели нету места?»
Он.
«О свет ты мой желанный!
Душа моя ты, лада!
Уж очень им пространный
Построить дом бы надо!»
Она.
«О друг, что ж делать надо,
Чтоб не погибнуть краю?»
Он.
«Такое средство, лада,
Мне кажется, я знаю:
Чтоб русская держава
Спаслась от их затеи,
Повесить Станислава
Всем вожакам на шеи».
Она.
«Но это средство скверно!» –
Сказала дева в гневе.
Он.
«Но это средство верно!» –
Жених ответил деве.
Она.
«Как ты безнравствен, право!» –
В сердцах сказала дева. –
Ступай себе направо,
А я пойду налево!»
Он и Она (вместе).
И оба, вздевши длани,
(Расходясь.) Расстались рассержёны,
Она.
Она в сребристой ткани,
Он.
Он в мурмолке червлёной.
Звучит революционная музыка, и появляется человек в кепочке (декламатор).
Декламатор.
Служите ж делу, струны!
Уймите праздный ропот!
Российская коммуна,
Прими мой первый опыт!
Фонограмма. Я ненавижу всё красное!.. Не понимаю, почему я волён нападать на всякую ложь, на всякое злоупотребление, но нигилисма, коммунисма, материалисма е tutti quanti трогать не волён? Нигилисм… вовсе не дрянность, он глубокая язва. Отрицание религии, семейства, государства, собственности, искусства – это… чума, по крайней мере по моему убеждению.
Микрофон. А по поводу тургеневских «Отцов и детей» Толстой писал бывшей незнакомке, случайно встреченной «средь шумного бала», а теперь жене своей Софье Андреевне: «Я не могу сказать тебе, с каким неожиданным удовольствием я это читаю… Если бы я встретился с Базаровым, я уверен, что мы стали бы друзьями, несмотря на то, что мы продолжали бы спорить».
Во время этих слов звучит мотив «Средь шумного бала…» и на сцене танцующие пары. Они застывают, когда звучит фонограмма.
Фонограмма. Искусство не умрёт и не может умереть, как бы там ни старались (с гневом) Чернышевские, Писаревы…
Микрофон. Алексей Константинович Толстой активно участвовал в хлопотах о возвращении из ссылки Тараса Шевченко… вступился за Тургенева, обвинявшегося в сношениях с «лондонскими пропагандистами», то есть с Герценом и Огарёвым, попытался смягчить судьбу ненавистного ему Чернышевского. Именно ему принадлежат слова, обращённые непосредственно к императору: «Русская литература надела траур по поводу несправедливого осуждения Чернышевского».
Чтец (мелодекламация).
Двух станов не боец, а только гость случайный,
За правду я бы рад поднять мой добрый меч,
Но спор с обоими досель мой жребий тайный,
И к клятве ни один не мог меня привлечь;
Союза полного не будет между нами –
Не купленный никем, под чьё б ни стал я знамя,
Пристрастной ревности друзей не в силах снесть,
Я знамени врага отстаивал бы честь!
Фонограмма. Александру Второму. Перевод с французского. Что же касается до Вас, государь, которого я никогда не перестану любить и уважать, то у меня есть средство служить Вашей особе, и я счастлив, что могу предложить его Вам: это средство говорить во что бы то ни стало правду, и это – единственная должность, воможная для меня и, к счастью, не требующая мундира.
Микрофон. А что такое правда?
На сцене три богатыря и служанки сцены.
Богатыри. Ах ты гой еси, правда-матушка!
Первый. Велика ты, правда, широко стоишь.
Второй. Ты горами поднялась до поднбесья,
Третий. Ты степями, государыня, раскинулась,
Второй. Ты морями разлилася синими,