Бервенковский. Каково?
Рассказчик. Кажется, механизм немного сложен. Этим бедным поварёнкам, должно быть, несколько тяжело!
Бервенковский. Помилуйте! тем лучше, что тяжело. Моцион, почтеннейший, моцион! О! У меня ничего не забыто, одно истекает из другого. Пока цыплёнок жарится, здесь сбивается масло, а тут рубится зелень. У меня на риге веялка, которая вместе веялка и… орган. Но это ещё ничего; пойдёмте-ка в мою спальню. Что, вы думаете, это такое?
Рассказчик (смотрит). Треугольная шляпа.
Бервенковский. Совсем нет: рукомойник. (Обрызгивает Рассказчика.) А это?
Рассказчик. Пистолет.
Бервенковский. Хорош пистолет! Это чернильница, чернильница, милостивый государь, чернильница. (Хочет выстрелить из «чернильницы», Рассказчик прячется за ширму. Бервенковский его вытаскивает оттуда, сажает на стул, снимает с Рассказчика ботинок и надевает сапог – в это время раздаётся какая-то странная музыка.) Это сапоги с флейточками: как наденешь, так и заиграют…
Рассказчик вырывается из рук Бервенковского, спускается в зал.
Рассказчик (в зале). А потом Артемий Семёнович повёл меня в село и заставил любоваться на крыши, построенные таким образом, что они при первом толчке распадались на части. Это, говорил Артемий Семёнович, сделано на случай пожара. Правда, что во время дождя сквозь крыши эти вода протекает прямо в хаты; но Артемий Семёнович говорил, что это ничего…
Беревенковский (со сцены). Это ничего!.. И свежесть воды, милостивый государь, весьма полезна для здоровья.
Рассказчик. От крыш пошли мы смотреть мельницу, и тут-то изобретательный ум Артемия Семёновича показался во всём своём блеске. Жернова, вместо того, чтобы лежать горизонтально, стояли перпендикулярно; водяное колесо снабжено было каким-то черпательным снарядом, потому что…
Бервенковский (со сцены). Оно и мелет, и проводит воду в отдалённый хутор…
Рассказчик. … который, впрочем, в воде не нуждается (Поднимается на сцену.) Через несколько дней я увидел-таки свою бричку, уже заложенную и стоявшую у крыльца. Меня поразили в ней какие-то странные прибавления, вроде ящиков, приделанных к колёсам.
Бервенковский. Это вам сюрприз, почтеннейший. Доселе вы ездили в вашей бричке без всякой пользы; теперь у вас с одной стороны кофейная мельница, с другой – орган, и оба приводятся в движение круговращением оси…
Затемнение. В лучике прожектора растерянный Рассказчик.
Рассказчик. В тот же день кофейная мельница сломалась, а орган перестал играть «Гром победы, раздавайся»; ось, к которой они были приделаны, покривилась – и я принуждён был остановиться в одной деревне для её починки.
Бервенковский. Дайте срок, у меня здесь (бьёт кулаком по лбу), у меня здесь сидит такая выдумка, о которой вскоре заговорят в Европе!
Фонограмма. Если бы я поселился в Италии или где-нибудь в другом месте, но окружённый людьми, любящими искусство… Но как работать для искусства, когда слышишь со всех сторон слова: служба, чин, вицмундир, начальство и тому подобное? В произведении литературы я презираю всякую тенденцию, презираю её, как пустую гильзу, тысяча чертей! как раззяву у подножья фок-мачты, три тысячи проклятий!.. Не моя вина, если из того, что я писал ради любви к искусству, явствует, что деспотизм никуда не годится!
Служанки сцены выносят ширму, высотой по пояс актёру, за ширмой советник Попов.
Попов.
Приснился раз, бог весть с какой причины,
Советнику Попову странный сон:
Поздравить он министра в именины
В приёмный зал вошёл…
Служанки сцены по очереди заглядывают за ширму.
Первая (с ужасом и с любопытством). Без панталон.
Вторая (радостно смакуя). Без панталон.
Попов.
Но, впрочем, не забыто ни единой
Регалии; отлично выбрит он;
Темляк на шпаге; всё по циркуляру –
Служанки сцены. Лишь панталон забыл надеть он пару.
Попов.
И надо же случиться на беду,
Что он тогда лишь свой заметил промах,
Как уж вошёл. «Ну, – думает, – уйду!»
Служанки цены.
Не тут-то было! Уж давно в хоромах
Народу тьма;
Первая. стоит он на виду,
Вторая. В почётном месте;
Вторая. множество знакомых