Останавливаюсь на пороге комнаты и вижу людей, сидящих за накрытым столом, Все замолкают и вопросительно смотрят на меня.
- Здравствуйте, я из диспансера. Врача вызывали? Где больной?
- Здра-авствуйте!
Из-за стола встает крупный мужчина рабоче-крестьянской внешности.
- К больному, значит, пришли? Доктор, значит? - говорит он нехорошим голосом.- Умер ваш больной, не дождался. Вот, похоронили только что, поминки справляем.
Ловлю на себе нетрезвые угрюмые и ненавидящие взгляды.
- Что же, доктор, - продолжает, зло усмехаясь, мужчина,- выпейте за усопшего, раз пришли. Он наливает полный граненый стакан водки и протягивает его мне, выдвинувшись из-за стола. Беру стакан, понимая, что если откажусь – живой отсюда не выйду.
- Пусть земля будет пухом покойному!
Я выдыхаю и залпом проглатываю обжигающую желудок жидкость. Сразу перед глазами все начинает кружиться.
- Пойду. Извините.
Поворачиваюсь и, шатаясь, в абсолютной тишине выхожу из комнаты. Оказавшись на лестничной клетке, бегу по ступенькам вниз, цепляясь за перила и спотыкаясь. Сзади слышен тяжелый топот и матерщина. За мной гонятся. Выскакиваю на улицу. Слава богу, автомобиль прямо напротив подъезда. Коля распахивает дверцу машины. Я падаю на сидение, кричу водителю: « Гони!!!», и проваливаюсь в темноту.
Прихожу в себя оттого, что Коля осторожно трясет меня за плечо.
- Наташа, просыпайся.
Улыбаюсь ему и спрашиваю слабым голосом:
- Где я?
- Я тебя подвез к метро. За машиной гнались какие-то мужики. Что было в той квартире?
- Поминки по нашему пациенту.
- А с тобой что произошло?
- Водку заставили выпить. Я с раннего утра ничего не ела, ну и ударило в голову.
- Понятно. Счастливо тебе, Наташ, до дому добраться.
- Спасибо.
Прощаемся. На улице подморозило. Грязные лужи затянуло ледком. Скользко. Я вылезаю из автомобиля и захожу ближайший продуктовый магазин. Нужно купить какую-нибудь еду. Потом долго стою в очереди на автобус и, наконец, в десять вечера с полными сумками добираюсь до дома.
На пороге квартиры меня встречает Ленка. Она молча берет пакеты с продуктами и тащит их на кухню. Я раздеваюсь в прихожей.
- Лена, ты обедала?
- Да.
- А что ты ела?
- Конфеты.
- Где ты их нашла?
- В комнате. В шкафу, за полотенцами.
Вспоминаю, что в комнате, на полке с бельем спрятаны две коробки шоколадных конфет. Открываю шкаф. Так и есть, коробки пустые.
- Сколько раз я тебе говорила? Ты должна готовить себе еду!
- Мам, можно я завтра в школу не пойду! – не слушая меня, канючит Ленка. - Меня тошнило.
- Нельзя. Конечно тошнит, после килограмма шоколада. А ты как думала?
Ужинаю. Ложусь в постель. Уже засыпая, думаю о завтрашнем дне. Завтра три операции, одна короткая, одна - на три часа, а последняя - большая - на пять часов.
Зато нет совместительства. Приду завтра после работы домой, лягу на диван, и буду спать, спать, спать…
……………………………………………………………………………………………………..
Пять часов утра. Пора вставать.
Андрей Ручкин
ПРОДЕЛКИ ЧЕРНОГО ДВОРНИКА.
Казалось ничто не предвещало дальнейших зловещих событий…
Терентий Павлович несколько пошатываясь возвращался домой после одного довольно-таки утомительного служебного банкета. В ушах слегка позванивало и шумело, во рту стояла неописуемая каракумская сушь. Он мечтал лишь об одном: благополучно добраться до дому, досыта напиться холодненькой водички и обрушиться на кровать. Словом, желания его были просты и прямо таки обыдены.
Вечерок казался вполне мирным. Над поселком Сокол всходила мрачная пузатая Луна. Истошно выли автомобильные сигнализации, удачно заменяя собой отсутствие в Соколе собак, волков и оборотней. Если уж взошла Луна, то кому-то выть на нее придется непременно.
-Ишь, как надрываются!- недовольно пробурчал Терентий Павлович. Под этакий сомнительный зловещий аккомпанемент он отважно брел вдоль кривых знакомых заборов, периодически спотыкаясь о собственную тень, которая благодаря Луне и фонарям выскакивала из самых неожиданных мест, очевидно желая порадовать хозяина.
До родной, знакомой калитки оставалось каких-то двадцать метров, но тут дверь соседнего дома резко распахнулась, брызнул на улицу желтоватый свет и в ярко освещенном проеме возник черный и несомненно женский силуэт. Возник он куда быстрее, чем следовало бы. Лучше бы ему вообще не возникать так как Терентий Павлович оказался несколько пуглив и вздрогнул от неожиданности. А дама в дверях раскатисто чихнула и поздоровалась.
-Добро-здоровы-будьте-вечер! –вежливой скороговоркой отозвался Палыч, благополучно опознав в черном силуэте соседку Кучегарцеву. Опознание не доставило ему особой радости. Он намеревался прошмыгнуть мимо и скрыться в своих суверенных владениях, но у соседки видимо было иное мнение на сей счет.
Кучегарцева с неожиданной для нее стремительностью грациозно промчалась от крыльца до калитки и едва не затоптала Палыча по дороге.
Дыша какой-то неземною страстью она произнесла шепотом потомственной заговорщицы:- Терентий Павлович, выручайте. У меня жуткие неприятности. Сначала хотела в милицию, но решила уж лучше вы…
Когда озаренная лунным светом женщина сравнивает вас с милицией, причем в лучшую для вас сторону… Всякий бы приосанился. Но только не Терентий Павлович.
-Алла Степановна, -простонал он ( стараясь стонать как можно более убедительно ). –Я уволился с Петровки 38 семь или восемь лет тому назад и сейчас утомлен после работы. И после того, что…после работы.
И он основательно дыхнул на Аллу Степановну. В целях пояснения. Чтобы она осознала в каком именно состоянии он находится и отстала.
Как ни странно, но эффект оказался совершенно противоположным. То ли насморк сказывался, то ли полная Луна оказывала свое порочное влияние, но Терентию Павловичу определенно показалось, что соседка рада его хмельному и не слишком адекватному состоянию. Определенно что-то такое блеснуло у нее в глазах, яркое, торжественное как фейерверк. Блеснуло, да и затаилось до поры.
-Просто ума не приложу что делать. Нужен ваш совет, -сказала соседка глядя на собеседника умоляюще и, вместе с тем, несколько коварно.
-Вы что, мужа убили? –напрямик спросил бывший работник Петровки 38 в надежде, что она обидится и все же отстанет.
Дело в том, что господин Кучегарцев, никогда не был образцом супружеской верности и нередко в доме бушевали просто итальянские страсти с шипением выплескивавшиеся на улицу. Все соседки сочувствовали Алле Степановне. Терентий Павлович воздерживался от сочувствия. Он по долгу службы и так решал массу чужих проблем. Не хватало ему еще и соседских.