Выдержав приличную паузу, он вежливо поклонился Алле (Дворника он игнорировал из принципа) и сказал: -Знаете, поздно уже. Я пойду.
Алла вызывающе хихикнула в ответ. И встала у стеночки в соблазнительной позе.
Терентий Павлович вздохнул и направился к двери, но таковой в комнате не обнаружилось. Не было и окон. То есть положение безвыходное в прямом смысле слова.
-Проделки Дворника , -сообразил Палыч и посмотрел на полномочного представителя адских сил с откровенной неприязнью.
-Да! –снова рявкнул ЧэДэ с дивана, давая понять, что это именно его проделки и что без его ведома никто наружу живым не выйдет.
Терентий Павлович настолько устал, что присел на стул без приглашения ( от Дворника подальше ) и попытался воззвать к разуму Аллы Степановны.
-Рад, что вы снова свободны, но на кой я вам сдался?
-Да я же тебя обожаю! И в целом, и по частям. Пьешь редко, куришь в меру, смотришься красиво и в фас, и даже в профиль. И за 15 лет соседства я от тебя ни единого матерного слова не слышала.
-Какая неосторожность с моей стороны, -подумал Палыч и тут же выдал фразу, которая вполне потянула бы на 15 суток, а то и поболее, при известных обстоятельствах.
Даже у многоопытного в смысле ругани ЧэДэ глаза округлились.
-Да- а -а! –протянул он потрясенно и поскреб колючую бороду черными ногтями.
А Аллочка и глазом не моргнула.
-Не считается. Это ты ведь специально, -она погрозила Палычу пальцем. –Шалун!
Терентию и самому было неудобно за этакое матерное выступление, но обстоятельства вынуждали.
-Да и неважно, -продолжила свою мысль хозяйка вертясь в пеньюарчике. –Если и есть в тебе что-то вредное и лишнее, дорогой, так я уж от этого тебя избавлю быстро.
Терентий Павлович мужественно оцепенел от столь ужасающей перспективы, но нашел в себе силы внести встречное предложение: -А хотите я вам отставного генерала сосватаю, а? Не пьет, не курит. Командовать, правда, любит по привычке. Ну, так отучите. Он еще молоденький генерал-то. И семидесяти нет…
-Неужели я тебе совсем-совсем не нравлюсь? –горестно воскликнула хозяйка, решившая, что показала себя со всех лучших сторон и потому никак не ожидавшая отказа.
Терентий Павлович утвердительно кивнул.
Его тут же оставили в покое, так как дальше последовала безобразная перебранка между Аллой и Дворником. Из этого оживленного диалога Палыч узнал, что и квас был не спроста, не "бабушкин" рецепт, а Дворника. Адское приворотное зелье. Но что-то у них не заладилось, так как никаких любовных порывов по отношению к присутствующей даме Терентий Павлович не ощущал. Коньяк оказался куда крепче магии. Все-таки служебные пьянки идут на пользу организму. Нейтрализуют любую дрянь.
-Что расселся, борода?! К дивану прирос…Ты мне содействие обещал! –грозно проорала на Дворника Алла Степановна, едва не выскочив из пеньюара.
Она разбушевалась не на шутку, поэтому ЧэДэ флегматично пожал широкими плечами, отставил метлу в сторону, встал с дивана, вплотную подошел к Терентию Павловичу и приступил к "содействию". Схватил за пиджак и встряхнул трижды, довольно ощутимо.
-Женись немедленно! Да! Видишь- женщина почтенная. ДА! Глядя на тебя спятила, -рокотал он. –А не то я из тебя душу вытрясу! Да!!
Ситуация просто чудесная. Вместо ЗАГСа комната без окон, без дверей. В качестве свидетелей часы с кукушкой и корейский телевизор. А бес-дворник на правах церемониймейстера. Лучше и не придумать!
Надо сказать, что основательная встряска пошла Палычу на пользу. Былое оцепенение как рукой сняло. Он не только протрезвел, но и озверел. Вспомнил еще не ушедшую окончательно молодость и погони за уголовниками по сумрачным московским переулочкам.
Прием самбо, который он применил в отношении нечистой силы, был далек от канонического. Терентий Павлович ухватил противника не за руку и не за ногу, а за бороду и перебросил через себя как куль с овсом. ЧэДэ приземлился на пол с несусветным грохотом, а большая часть бороды его осталась у Палыча в руках. Поверженная нечисть ревела на полу от боли и обиды. В помещении мигом возникли окна и дверь.
Терентий Павлович, не желая останавливаться на достигнутом, схватил дворницкую метлу и погнал противника из дому вон. Когда Палыч расходился его было уже трудно остановить. Былые уголовники вспоминали его с ужасом.
Он лупил дворника его же поганой метлой по спине, по голове, по чему придется и приговаривал: -А ты, значит, черт бородатый, свахой у нас заделался? Мендельсоном? "Ханумы" насмотрелся? Я тебе покажу и Мендельсона, и "Хануму"! Вот тебе Мендельсон! Вот тебе «Ханума»!
Алла что-то кричала им вслед с крыльца. Но Палычу было не до нее. Дворнику тем более.
При свете полной Луны герой гонял Черного Дворника по поселку Сокол и это было просто неописуемое, феерическое зрелище. Покончив с руганью, он попытался выяснить, что именно обещала Алла Степановна в обмен за "содействие". Дворник выл от боли под ударами метлы, но тайны так и не выдал.
В конце концов Терентий Павлович настолько выдохся, устал и запыхался, что остановился, дабы перевести дух. Черный Дворник, ощутив в противнике слабину, рванул вперед как стайер и финишировал в одиночку где-то во тьме, вопя о правах человека, гуманизме и женевской конвенции.
-Попадись ты мне еще, -пробурчал Палыч, присаживаясь на скамеечку. Он до того устал и притомился, что идти домой просто не было сил. Так он и уснул на скамейке в обнимку с чужой метлой.
Утреннее пробуждение было тягостным. Ноги ныли, в пояснице покалывало, но по сравнению с треском в голове это был сущий пустяк. Терентия Павловича утешало только то, что он проснулся дома и то, что в холодильнике кажется была водка…
И тут дверь открылась, и на пороге возникла Алла Степановна. Добрая, улыбчивая и домашняя. Без вчерашней полночной придури.
-Доброе утро, милый, -сказала она, чмокнув Палыча в небритую щеку и поставила на столик у кровати подносик. Рюмка водки и соленый огурец. Терентий Павлович глянул на огурец, на рюмку, на Аллу и сердце его екнуло. На пальце Палыча было обручальное кольцо. Он не знал наваждение это или нет и не имел охоты разбираться. Ясно было только одно: необходимо опохмелиться так как впереди очень тяжелый день.
Артём Новиченков
5 (3+2)
Та жизнь, конец которой начинается сначала, близка с концу существования отчаянья. Как вообще близка к концу существования.
В телефонной трубке были безответные гудки, когда мой алогичный маршрут по квартире привёл меня в кухню. В телевизоре несмешно смеялись. Гудки оборвались: – Алло! – прозвучала она. – Привет. А я вот решил тебе позвонить… – А! это опять ты! Зачем ты мне названиваешь? – Я… – Ну? зачем? Ну что ты привязался ко мне?! – Я хотел сказать, что я завтра… – Что? Ну что такое? Ты оставишь уже когда-нибудь меня в покое?!.. – Ника. Я завтра умру. И я позвонил, чтобы просто услышать твой голос. Молчание. – Ты один? – Да. – Я сейчас приеду. И она бросила трубку. Ника знала, что я не шучу. Она знала меня всего, как перчатка руку, и её вопрос «Зачем ты мне звонишь?» на самом деле звучал как «Почему я опять ему ответила?». Конечно, я напугал её. Я совсем не хочу завтра умирать, но другого способа её увидеть у меня нет. Через полчаса она приедет. Ника всегда брала такси до моего дома, потому что метро ночью не работает. Это так просто и понятно. Спустя тридцать минут я услышу звук подъезжающей машины, хлопок двери, её шаги по асфальту, потом мысочками сапогов на шпильке по маленькой лестнице до подъезда. Она позвонит в дверь, которую я аккуратно открою, и, не снимая одежды, кинется мне на шею, начнёт целовать кроткими, тёплыми поцелуями и рыдать. Я обниму Нику за талию, сожму свои губы и её в объятьях, и закрою глаза. Я закрою глаза и сфотографирую нас от третьего лица. Затем она распустит наш бутон на два лепестка и даст мне снять с неё шубку. А после, на кухне, у нас состоялся разговор, не записанный ни на один диктофон, кроме памяти. Ника сидела на камне электроплиты и пила тёплый чай, грея о чашку руки. Так пьют чай в рекламах женщины с тёмными волосами, одетые в серый свитер. Она делала глоток и спрашивала своими красивыми муаровыми губами у меня разные вопросы, на которые я что-то мямлил. – Скажи, отчего ты умрёшь? – Не знаю. Только чувствую. Я написал на бумажке слово «смерть» и съел её. Тошно мне жить. – Вот как. А я тебе верю… – Знаю. Я всё знаю. – А ты знаешь, зачем я приехала? – Чтобы увидеть меня в последний раз. Верно? Она помолчала, отставила чашку, потом вдруг спросила, приподняв голову: – Хочешь меня? Через полтора часа обе стрелки были в середине правой половины циферблата. Мы лежали и вместе думали об одном – о нашей первой совместной ночи. Я сравнил их. И эта мне понравилась больше. Эта ночь настоящая; ночь, в которой не нужно врать и что-то говорить. Это была моя последняя ночь с ней. Вообще последняя ночь. Ближе к шести она умылась, собралась и уехала. На прощанье она посмотрела на меня глазами в слезах и уехала. И уехала. Я сел за стол, взял тетрадь с чёрной гелиевой ручкой и написал несколько строк. Потом вырвал листок, прочитал написанное, вымарал слова и сжёг. В то утро я умер.