Религиозности требовала легенда, с которой заступил некогда на поприще внешней, политической разведки: по легенде этой, созданной аналитиками управления, Абашидзе происходил из старой грузинской княжеской фамилии, которая еще до крушения независимой Грузии (растоптали проклятые большевики, захватили и изнасиловали несчастную родину), сразу же после февральского переворота, благоразумно отправилась в Южную Францию: языком владели прекрасно, в банках имели счета. Однако, когда в тридцатых родное советское правительство бросило всеэмигрантский клич: вернитесь, любимые, в пенаты, – дедушка (уже выживал из ума) радостно поверил, сердчишко забилось невместно, и, громко пукая на прощальном обеде, забывая вытереть крахмальной салфеткой слюни (счастья – как же! Родина! О-о-о…), собрал нехитрые пожитки горца: черкеску с серебряными газырями, награды, некогда врученные государем Александром III, и под вой и стенания отбыл в никуда.
Их всех встречали с оркестрами, флагами (красными, конечно), их утомляли бесконечными речами о новой светлой жизни, их уверяли, что каждый найдет свое новое «я» в возродившемся отечестве (эту часть легенды, трагическое предчувствие как бы, надобно было излагать со слезой и волнением). Вспомнил вдруг, как впервые пересказал сей красочный вымысел в Марселе, слушатели ведь знали дедушку, иссохшие старцы даже общались и дружили с ним; один подошел, взял за подбородок, приподнял: «Так ты, значит, Васико, правнук? Он мечтал так тебя назвать, я помню…» Может, и врал от старости, но управление и в самом деле воспользовалось событием подлинным, случившимся в далекие годы Великого перелома, меча, грозно опущенного на головы соотечественников кремлевским горцем, «душегубом и мужикоборцем» – как процитировал, кривя рот, начотдела, большой знаток акмеизма и декаданса. Всех, кто поверил и вернулся, рассортировали по статьям УК РСФСР. 58-я вышла каждому, только с той разницей, что большинство получило от пятнадцати до двадцати пяти, а сотне-другой (дедушка был в числе Апокалипсиса) дали ВМСЗ – «вышку», если попросту, так что наивный старец, достигнув в волнении родимых берегов, был передан для порядка родимым грузинским властям, вывезен на рассвете на окраину Тбилиси и застрелен умело в затылок. Тело, иссохшее, швырнули в заранее приготовленную яму, залили негашеной известью и забросали землей. И дедушка исчез…
Господи, как же они плакали, эти мумии, перемежая невнятными междометиями унылые свои воспоминания: «Он ведь был полковник императорской армии… Как звучит – будто Бонапарт поднялся из гроба!» «Да-да! – вторил следующий, постарше. – А как он, как… То есть я желал бы отметить его любовь к Бонапарту…» Старики невнятно улыбались, путали и вскоре забыли, зачем к ним пожаловал внук и вообще – откуда он и кто. Но эта встреча укрепила позиции и бытие новоявленного выпускника Сорбонны (здесь все было на самом деле и весьма чисто: окончил заведение среди лучших). Объявив городскому сообществу, что желает употребить деньги невинно убиенного на рыботорговлю (враждебность к Советам была уже давно не в моде, к тому же привлекла бы излишнее внимание), создал великолепное предприятие, выстроив его на остатках разорившегося заводика по переработке чешуи. Город получил множество рабочих мест, новоявленного «русского» поминали в молитвах… В разное время и в разном обществе вспоминал он свою вымышленную одиссею, всякий раз вызывая сочувствие, сопереживание и любовь. Только однажды, на вечере в честь торжественного тезоименитства мэра, нарвался вдруг на враждебное непонимание. Это случилось в тот момент, когда скромно повествовал о внезапной трагической вести из России (Грузия ведь прочно вцементировалась в СССР). «Бабка скончалась на месте, выронив телеграмму на Хорасан, великолепный коллекционный ковер ручной работы, XVII века! Она как раз на нем стояла, вспоминая, как дед вывез его из путешествия по Персидскому заливу. Слава богу, что предусмотрительный дед успел переправить все деньги из «Взаимного кредита» в парижский «Континент-банк». Иначе бы мы все просто-напросто умерли с голоду! Вы уже не помните, господа, но ведь русские офицеры работали половыми в трактирах и ресторанах, крутили баранку такси…»