Ну а после в институтской лаборатории сварил какое-то адское зелье, и на обеде у своей возлюбленной тайком влил его в рассольник.
Затем, попивая чаек, наблюдал, как в муках кончаются несостоявшиеся родственники.
От полиции студент не скрывался, вину признал. Не смог только объяснить, почему он так сделал. Лишь бормотал о каком-то научном опыте. Ко всему прочему, был он и тщеславен: в меру своих возможностей собирал вырезки, где упоминался его поступок, имя.
Когда подъезжали к Царицыну, он как раз мусолил обрывки газеты, читал их вслух, особенно криминальные новости. Уголовников они интересовали куда больше выкладок Бакунина или Маркса.
– Из Мариуполя передают телеграммой, – читал он. – приведен в исполнение смертный приговор над Козуевым и Бацекуловым. Они повешены за городским кладбищем.
Один из игроков оживился:
– Эй! Да это же я… Козуев моя фамилия! А Петька, выходит, Бацекуловым был…
Игрок задумался, будто поминая своего приятеля…
И махнул рукой:
– Ай… Да все одно он не жилец был – малахольный да чахоточный.
В Царицыне стояли недолго. Пашка ждал, что в вагоны и без того набитые, втиснут еще арестантов. Но вместо этого сменили паровоз, к составу прицепили еще несколько вагонов, и состав пошел дальше на восток.
Скоро поезд загрохотал по-особенному, гулко.
Пашка вскочил на ноги, добрался к окну – пока хватало взгляда, везде была вода. По ней шли баржи, били плицами по воде пароходы.
– Волга! Гляди-ко, Волга, братцы!
Но никто его восторга не разделил.
– Ну Волга. Ну и шо? – заметил игрок.
– Да пущай смотрит. – разрешил Федя Ульды. – Мне не жалко. Волгу он нескоро увидит. Если вовсе увидит.
Картежники засмеялись. Но смех был недолог – игра занимала их куда больше.
– Не слухай §х, хлопче. Мене тримайся – разом ходу дамо!
– Ага. Этот хохол, наверное, лево и право путает, верх и низ. Держись его, как же! Садись, паря, с нами поиграй…
Пашка посмотрел на Быка, тот печально покачал головой: плохая мысль.
– Эй, галантерейщик? – позвал Ульды. – Садись, играй. Попытай фарта.
Контрабандист присел, взял из боя карту, повертел ее в руках:
– На что играете?..
– По мелочи – на пайку. Если желаешь по крупному – на душу. Проиграешь – моим рабом станешь.
– Знаете, господа, с такими картами я и на щелбаны играть не буду. Голова потом болеть будет.
Поезд мчался навстречу ночи.
***Арестанты уже сбились со счета мостов и рек, через которые пролетел поезд. По всему выходило – везут на восток, благо железная дорога в этом направлении имелась одна. Новых пассажиров поезд уже не брал – лишь меняли паровозы, заливали воду, брали уголь. В вагон забрасывали снедь. И состав снова трогался.
От нечего делать, вчерашние смертники гадали, куда идет скорый тюремный поезд
– Сахалин японцу отдали, – замечал Ульды. – Раньше там каторга была – приходи, кума любоваться.
– Половина-то осталась. – отвечал Галантерейщик. – Северная.
– Северная – это плохо. Холодно, наверное…
– А я був там, – оживлялся Бык. – Драпав. Там головне – на корабль потрапити…
– Может, куда дальше. На Камчатку там, на Чукотку?..
– А у меня братишку на Камчатку сослали.
– И как там на Камчатке-то?
– Да хрен его знает. Брат оттуда не вернулся. Спондравилось наверное.
К разговору подключался кто-то из темного угла:
– А куда торопятся-то? Я сегодня утром сам видел: на станции «цаплю» нам открыли, а курьерский остался. Нас пропускал. Ой, не кончится это добром.
– О том, что это добром не кончится – надо было при твоем крещении сказать, – отвечал с другой стороны вагона.
– Ты чего там мелешь?
– А че я такого сказал? Я чем тебя лучше? В одном вагоне-то едем!
Спор сходил на нет.
Но вот на какой-то таежной станции вагонные буфера лязгнули в последний раз. Двери вагонов открывались, арестантов высаживали.
На станции их уже ждали: скучали казаки при полном вооружении, дымились кухни. Пахло ухой.
После полутьмы вагонов, солнце слепило глаза. Земля качалась, норовила уйти из-под ног.
– Ну шо, хохол, – спросил Ульды у Быка. – Когда побежишь? После обеда?..
– Да хто ж після обеда бегает? Треба по§сти, трошки утрясти… Подивитися по сторонам. Знову же, у потязі все затекло.
Обед был сытным: ухой кормили хоть и костлявой, но наваристой.