— М-м-мам…
Вошел осторожно, позвал тихо, как будто и правда боялся ее разбудить, как будто не было сомнений, что она могла вот так спать — пока его не было дома и никто не знал, где его искать.
Анна вскочила, порывисто обняла его, буквально вцепилась, как самка, которая вырывает своего детеныша у дикого зверя. Как медведица, она начала вдруг рычать, и выть, и плакать, и Наум не знал, что делать, поэтому просто говорил: «Ну хватит, п-прости, хватит, п-прости».
Анна отстранилась, посмотрела в его лицо, сплошь покрытое синяками, уставилась на рассеченный нос с запекшейся кровью и снова его обняла, обхватила руками, почти что повисла, и Наум зажмурился от боли — сквозь куртку мать не видела, что он весь такой же красивый, не только лицом, и любое прикосновение сейчас причиняет ему боль. Он должен был потерпеть, и он терпел, как в детстве, — такой вот послушный мальчик.
Толя прошел мимо спальни, не глядя — сразу на кухню. Анна слышала привычный звук хлопающего холодильника — раз, два, — конечно же, с первого раза Толя не мог ничего найти, а может, не мог совсем, потому что глаза его сейчас были закрыты, он тоже давно не спал.
— Там пельмени в морозилке! — крикнула Анна, как будто очнувшись.
— Где ты был? — спросила она у Наума, все еще держа его за руку, как будто боялась, что он снова куда-то исчезнет.
— Я п-п-поехал выступать в Питер, п-понимаешь, — сбивчиво начал Наум. — Но потом на меня н-напали…
— Как напали?
— Да п-п-просто, гопники какие-то. Тел-л-лефон сел…
— Что значит выступать, Наум?
Анна села, почувствовав тошноту.
— Ну хватит, м-м-мам.
— Ты можешь рассказать, почему именно в Питер? Куда ты там ездил, к кому? К тому мальчику?
Наум посмотрел на нее с презрением.
— С-с-слушай. Тебе не все рав-в-вно? Я очень устал. Мне н-н-надо было, и все.
Анна молчала.
— Что ж, — сказала она, проходя в ванну тенью. — Надо так надо. Но мог же предупредить.
Наум смотрел в пол на свои грязные носки. От него даже пахло как от собаки после дождя.
Анна зашла в туалет и склонилась над унитазом. Все в доме замерли на позициях. Анну рвало, Толя сидел на табуретке в кухне и курил, Наум пошел в свою комнату и лег на кровать ничком, не раздеваясь. Вода под пельмени почти что выкипела на плите.
Анна умылась, почистила зубы. Вышла из ванны и, почти не замечая волн на линолеуме, прошла на кухню. Распахнула шторы — в окнах «Пятерочки» мигали всеми цветами разноцветные огоньки.
Стоя лицом к окну, спиной к Толе, сказала куда-то — трубам ТЭЦ, кораблям и морю:
— Кипит.
И потом еще кое-что:
— Я полюбила другого человека.
Толя сидел как статуя в музее античности.
— Пойду спать, — наконец сказал он. — Посуду потом помою.
27
Илья позвонил в дверь не сразу, сначала какое-то время стоял перед ней, раскачивался с пятки на носок. Не решался нажать на звонок, заносил руку и опускал ее, потом чертыхнулся, толкнул плечом дверь на балкон подъезда и вышел, закурил. Холодный воздух обжег его, на голову сразу и тяжело рухнуло почерневшее небо, как намокшая тряпка. Он щелчком выкинул бычок вниз и вернулся к двери.
Нажал на звонок и сжал кулаки — костяшки побелели.
Дверь открыл мальчик.
Мальчик как мальчик. Подросток. В носках. В штанах с вытянутыми коленками. В футболке бесформенной, оверсайз. Лицо покоцанное и выбрит как зэк. Илья неосознанно провел рукой по своим аккуратно подстриженным волосам. Он любил, чтобы аккуратно. Хлоя… Он сам споткнулся о ее имя, даже как будто порезался, но мысль бежала дальше: она любила гладить его по голове, особенно когда только из парикмахерской.
Мальчик смотрел на него с неприязнью, но это обычное свойство подростков.
— Вам к-к-кого? — спросил парень.
И Илья слишком поздно подумал, что нужно было заготовить какое-нибудь вранье.
— Я к матери твоей… — сказал Илья как можно более развязно. — Она же дома?
Подросток вдруг странно взглянул на него и крикнул, не оборачиваясь: «Па-а-а-ап?»
Илья мог сбежать, но остался. Ноги вросли в цементный пол.
В проеме двери появился небритый мужик в дурацких вельветовых штанах.
— Вы кто? — спросил он.
Илья молчал. Что сказать? Друг? Любовник? Коллега? Черт его знает, есть ли у нее коллеги-мужчины. Пауза затянулась.
— Она дома? — беспомощно спросил Илья, уже понимая, что ее здесь нет.
— А-а, кажется, я понял. — Мужик сделал шаг назад и потянул за собой сына. — Зайдите, на кухне поговорим.
Илья переступил порог. Он так часто представлял, что придет к ней и заберет ее с собой. Ему было любопытно, как она живет и с кем, но теперь все это потеряло какой-то смысл. Он был незваным гостем в чужом доме, еще одним человеком в носках.
Подростка мужик выслал в комнату, и тот с не слишком довольным лицом скрылся за дверью, обляпанной какими-то наклейками.
— И закрой за собой поплотнее, не для твоих ушей! — крикнул ему вслед мужик, а Илья отметил про себя, что это глупость — заранее просить подростка не слушать что-то, что ему очевидно хочется послушать.
— Толя, — сказал мужик и протянул Илье руку. — Муж Ани.
— Да, я знаю, кто вы, — задумчиво сказал Илья, пожимая руку.
— А это ее сын, — махнул Толя в сторону комнаты. — Вы в курсе, что у нее есть сын?
— Недавно узнал, — кивнул Илья.
— Ну вот. Как-то так. Выпьете?
Илья кивнул. Он не понимал, как так получилось, что он выпивает вдруг на обшарпанной кухне с мужем своей любовницы. Тоже обшарпанным, кстати. Трехдневная небритость Толи была Илье неприятна.
Тем временем гостеприимный хозяин поставил на стол рюмки и плеснул в них водку из запотевшей бутылки.
— Закуска, к сожалению, только такая, — сказал Толя и выставил на стол пыльную банку с солеными помидорами. Помидорам в банке было тесно, они прижимались друг к другу бурыми боками.
— А она… где? — спросил Илья, с отвращением глядя, как Толя подцепляет помидор из банки пальцами.
— А я знаю? — резко ответил Толя, опрокидывая в рот рюмку и закидывая туда следом за ней помидор. — Я думал, ты мне скажешь.
Он сказал, что она пропала. В смысле? Я думал, гонит. Она должна была приехать ко мне. Ну то есть как, мы так условились. Ладно, я сказал ей, что жду ее. Договор? Мы обычно даже не переписывались. Сразу договаривались: на следующей неделе тогда-то. Нет, конечно, тут была другая ситуация — ну как бы условие. Манипуляция, может, даже. Но я больше не мог без нее. Я сказал, если не придешь — все. Потом я решил, что она не пришла просто потому, что решила порвать со мной. Я сначала очень злой был, а потом понял, что люблю ее.
Врала ли она мне? Всегда. Она как бы сразу начала с вранья. Сначала мне показалось, что это прикольно, фишка такая. Я вообще люблю эксперименты. Считаете меня легкомысленным? Ха-ха. Когда мы впервые встретились, она показалась мне совершенно ебанутой. Я еще подумал: вот ебанутая. А потом решил встретиться с ней по приколу. Блин, я даже не знал, сколько ей лет! Да хрен с ним, я даже не знал ее имени. Какое-то имя она мне, конечно, подкинула, но разве это имя для человека? Это кличка собаки, блядь. Но мне нравилось, что между нами, как его — тайна, что есть пространство для воображения. Это даже казалось мне сексуальным, возбуждало. Мы много трахались, и это не надоедало, потому что я не знал, кто она. А потом стало надоедать. Не секс с ней, а вот эта неизвестность. Я крепко, сука, влюбился. Не ожидал. Не был к этому готов. Я хотел, чтобы у нас были нормальные отношения, как у нормальных, сука, людей. Я вспыльчивый, но отходчивый. Я пальцем ее не тронул. Ну то есть все в рамках нашей игры. Она хотела, чтобы я ее трахал, и я ее трахал. Хотя, если честно, я чувствовал себя использованным гондоном. Мне хотелось плакать, как мудаку, у нее на коленях, хотелось, чтобы она пришла ко мне домой и осталась, чтобы она засыпала и просыпалась со мной, вот блядь, как меня это бесит, бесит, бесит
— И давно это у вас? — Толя сунул в рот ржавый помидор. Тот брызнул во все стороны. — Было.