— Видишь лестницу?
— Вижу.
— Поднимайся.
— Она ведет вниз.
— Спускайся. Видишь дверь?
— Да.
— Открывай.
— Там свет.
За дверью — свет.
— Это место твоей силы. Зови своего наставника.
Хлоя сама не понимает, что делает: вот она лежит в постели, постель вкусно пахнет стиральным порошком, ноги согрелись; а вот она уже там, где ей хорошо, она видит сад — деревья и цветы разного размера хаотично разбросаны, все неожиданно зеленое и залито солнцем, у Хлои болят глаза, она чувствует этот зеленый, кожей ощущает желтый, она садится на скамейку. Горизонт темнеет: черные кляксы заслоняют ей отчаянно синее небо.
— Что ты видишь? — голос Лены-проводника.
— Черную кляксу.
— Поздравляю тебя, это сущность.
— Что за сущность?
— А вот ты и спроси. Спроси: кто ты, зачем пришла? Попроси ее явить лицо.
Хлоя вскрикнула. Перед ней было безобразное, пугающее нечто, такое она видела когда-то в фильмах ужасов для среднего школьного возраста, смотрела с сыном. Перед ней стоял монстр.
— Она пришла, чтобы убить меня.
— Попроси ее уйти.
— Вот так просто?
— Вот так.
Хлоя представила, как монстр берет свои пожитки и выходит за дверь.
— Только вежливо попроси.
Чудище разжало тиски — подобрало щупальца, убрав их от ног Хлои, вытащило что-то круглое из ее головы, сняло скобу с затылка.
— Теперь зови наставника.
Красивый седовласый старец в красном берете шел к ней. Хлоя залюбовалась — он походил на Джорджа Клуни. Она пошла ему навстречу, как вдруг черные кляксы одна за другой, как бешеные летучие мыши, заляпали ей весь экран — если бы экран там был.
— Тут сущности, — сказала Хлоя растерянно.
— Сколько?
— Много.
— У нас больше нет времени говорить с ними. Вежливо выпроводи их за дверь.
Хлоя замешкалась: как это вежливо выпроводить? Может быть, как Федора Егоровна? Вымести? Но это не слишком-то вежливо. Спрашивать у Лены показалось ей глупой затеей. Поэтому она попросила:
— Идите, пожалуйста.
Черная вода потекла на свет.
Клуни приблизился к ней.
— Спроси его, как он будет говорить тебе «да».
— Он будет вскидывать руку.
— Спроси его, как он будет говорить тебе «нет».
— Он будет показывать ладонь.
— Спроси его, в чем твой урок.
Клуни раскрыл свой плащ, как маньяк, и внутри засияла черная пустота.
— Это не наставник. Спроси его, почему он остался, когда все уходили. Ему, что, особое приглашение нужно?
— Он говорит, я Хульдра.
— Чего?
— Он говорит, у меня щель в спине и коровий хвост. И каждый раз, когда кто-то давит на меня, щель растет.
— Уходи оттуда, Анна.
— Я Хлоя.
— Позови наставника.
— Он говорит, я должна уйти в воду, откуда пришла.
— Анна.
— Я Хлоя.
— Беги на свет.
— Он говорит, океан подойдет.
— Где наставник?
— Он идет.
— Как он выглядит?
— Как маленькая девочка. Не ожидала, что наставники могут быть детьми.
— Наставник — необязательно седовласый старец.
— Я поняла.
— Что она говорит?
— Она говорит, мой урок — увидеть себя.
— Попроси ее отвести тебя в корневую жизнь.
Несколько веков на быстрой перемотке. Маленькая заброшенная деревня в Эльзасе. Бедная девушка собирает на стол людям, у которых служит. Тот человек, которому она подает блюда, давеча в коровнике воспользовался ею, и теперь в ней зародилась ненужная жизнь.
— Мать меня не хотела, — говорит Хлоя, и слезы стынут под полотенцем.
— Она передумает.
— Нет.
Хлоя видит, как ее мать — Женевьева — идет в каминную залу, берет раскаленную кочергу и протыкает ею себя. Кровь течет по ногам, длинный стальной прут вонзается в тонкую пульсирующую плоть.
— Она избавилась от меня…
— Не от тебя.
— Как это?
— Ты здесь.
Анна смотрит на кочергу. Анна видит ее длинный острый край — очень рядом, так близко, что ощущает его тепло, но боли нет. Боли нет, потому что кочерга проткнула не ее.
— Это была Хлоя…
— Дай мне поговорить с ней.
— Я здесь.
Когда ты появилась впервые? Мне было, наверное, лет четырнадцать. Моя подруга (Ирка Семенова, мы торчали у нее дома после уроков) достала родительский спирт. Спирт был налит в бутылку из-под севен апа. Бутылка пошла по кругу. Ирка сказала, что ее мать называет севен ап «зубом», ну типа читает так латинские буквы. В общем, мы сделали по глотку. Горло горело, но я старалась не подавать виду. Потом зашли на второй круг, на третий. После этого
После этого я подошла к Альберту и взяла его за руку. Я спросила: пойдем? Альберт оказался тупым и ответил: куда? Тогда я просто потянула его за рукав. Мы пошли в ванну и закрыли дверь. Альберт спросил: ты чё? Я сказала: умеешь целоваться? Альберт сказал: и чё? Он, правда, тупой. Мне хотелось сделать что-то совершенно безумное. Я сказала: давай примем душ? Тупой Альберт смотрел на меня странно. «Ты хочешь купаться?»— спросил он. Нет, сказала я, просто давай типа залезем в ванну. В одежде? Ну ок, в одежде. Мы залезли в ванну — носки намокли сразу, а потом и все остальное, когда я включила воду. Потом мы обнялись, у него сердце колотилось как у нормального, но в остальном он был тупой. Я сняла майку и спросила: хочешь потрогать? Тупой Альберт не настолько тупой все-таки, чтобы отказаться, но в самый интересный момент в дверь начала ломиться Надька, потому что вообще-то Альберт считался ее парнем, и дальше
В школе Альберт спросил меня: пойдем сегодня к Ирке? Я спросила: зачем? Он смотрел на меня как на сумасшедшую и сказал: ну ок, а куда пойдем? Я сказала: я домой пойду, а ты — не знаю. Дома выяснилось, что у меня двойка за контрольную по физике. Мать кричала, что я дура безмозглая и стану дворником, когда вырасту, а хотя нет, меня и дворником не возьмут. Я спросила: до экзаменов еще целая вечность, что ты меня долбаешь? А она сказала: ты как с матерью разговариваешь! И ударила меня искусственной гвоздикой. Эти гвоздики всегда стояли в вазочке под портретом дедушки Егора. Тогда я заплакала (больше от обиды, чем от боли), пошла на кухню, нашла в холодильнике пиво и
Я сидела в комнате, слушала музыку, и когда мать вошла и попыталась отнять у меня магнитолу, сказала, что она не права, что оценки — не главное в жизни человека, и когда она спросила «а что главное?», сказала, что жизнь, отношения, здоровье, чтобы не было войны. Она усмехнулась: какой войны? Я сказала: любой. На самом деле я никогда не хотела никакой войны, даже с тобой
— Ты ведь не исчезла, осталась с Анной?
— Я осталась с Амбер.
— Это еще кто?
— Моя сестра-близнец.
Мне столько же лет, сколько раз ее мать… — наша мать, окей — вообще улыбалась. Она почти никогда не улыбается, особенно когда смотрит на нас. Поэтому Амбер стала думать, что проблема в ней. Она казалась себе слишком тихой, слишком стеснительной, ей не хватало энергии и уверенности.
Я была всем, чем хотела стать моя сестра. Красивая, веселая, смелая — нет никого, кто не любил бы меня. Умная и шустрая, я за десять минут могла научиться чему-то новому, пока Амбер только вникала в задачу.
Я запомнила один случай, послушай, когда мать ругала ее за испорченный ковер. Амбер случайно пролила на него краску, и мать та-а-ак разозлилась! Нет, ну понятно, он достался ей очень непросто. И тогда Амбер представила, как я встаю рядом с ней, я просто встала рядом с ней, и она взяла в руки тряпку, и я взяла в руки тряпку, и начала — мы начали — убирать краску с ковра, смеясь и даже подшучивая над случившимся.
А потом мать спросила ее: кто тебе помогал? И Амбер сказала: Хлоя. Какая еще Хлоя? Нет никакой Хлои. Мне было так больно