— …и вдруг находится человек, в душе которого, как в зеркале, как в чистой озерной воде, подобно отражению неба и солнца, ты видишь то, чего все время искал. Однако человек этот проходит мимо.
Я обернулся. Генрикас подсел к Дите, на его лице бродила насмешливая улыбка. Дита молчала, продолжая лежать, как и раньше, уткнувшись головой в вытянутые руки, и не двигаясь. Генрикас чуть обождал, потом, встретив мой взгляд, потянулся и, насвистывая, побрел в лесок. Когда треск сухих веток под его ногами заглох, я увидел, что Дитины плечи едва заметно вздрагивают.
— Что с тобой? — испугался я и дотронулся до ее волос.
От моего прикосновения она рывком подняла голову и села, спрятав в ладонях лицо.
— Пустяки, — сказала она после минутного молчания. — Наверное, это от солнца…
Я с ужасом ощутил вдруг, какой далекой и чужой она мне стала в эту минуту. Опершись подбородком о колени, она уставилась на пальцы своих босых ног. Почувствовав себя лишним, я хотел незаметно исчезнуть, не мешать ей. Но Дита, как бы отгадав мои мысли, выговорила, едва шевеля губами:
— Побудь со мной…
Мы долго молчали. Слышны были только возгласы Ромаса и Лаймы. Потом Дита подняла голову и грустно улыбнулась:
— Видишь, какие мы слабые, — сказала она. — Я никак не могу заставить себя…
Опустив голову, я ждал.
— …бросить его, — докончила Дита.
— Ты его любишь? — спросил я, не глядя на нее. Это был скорее не вопрос, а безнадежное утверждение.
— Не знаю. Мне просто его жаль… Он сказал, что я единственный человек, который его понимает.
— И потому ты должна принести себя в жертву?
На ее лице промелькнуло удивление.
— В жертву? — повторила она.
— А он-то, он-то любит тебя?
— Не знаю. Но он очень хочет, чтобы я была с ним. А в нем не все еще похоронено из того, что есть лучшего в человеке.
И мне вдруг показалось, что мы говорим о покойнике.
— Все это только игра, — раздраженно бросил я и растянулся на песке.
— Мне его жаль… Я ничего уже не знаю… — тихо сказала Дита, склонившись надо мной.
— А я в это не верю! — крикнул я ей в лицо. — Все это ненастоящее! Ложь.
Испугавшись своих слов, я крепко зажмурил глаза, стараясь подавить закипевший гнев, ревность, — и не в силах больше смотреть в ее влажные темные глаза.
— Какие же мы все миссионеры! — с горечью вздохнул я. — Миссио-не-ры!
Услышав шаги, я открыл глаза. Около нас стоял Генрикас.
— Что ты еще продекламируешь?! — крикнул я ему, не владея больше собой.
Он повернулся ко мне спиной, немного подождал, потом разбежался и, оттолкнувшись от берега, бросился в воду.
— Мы идем собирать землянику, — услышал я голос Ромаса. — Кто с нами?
— Ты не любишь земляники? — раздраженно спросил я Диту.
Она сразу же поднялась, поправила волосы и легкой, горделивой походкой пошла вдоль берега.
Я схватил рубашку, обмотал ею голову и долго лежал так, жуя рукав, задыхаясь от жары и стыда. Потом швырнул рубашку в сторону, достал сигареты, закурил и снова улегся на спину. Сигарета и нежданная тишина немного меня успокоили. «Пускай все идет к чертям», — подумал я и бросил окурок. От этого вроде полегчало, я лежал, растянувшись на горячем песке, и впитывал в себя нежный хаос звуков, который, словно вино, растекался по жилам, баюкал и в то же время волновал. Мне казалось, что спокойные волны омывают мое тело, и я плыву, плыву, а перед глазами — лишь раскаленная небесная синь.
Потом снова увидел Генрикаса. Он медленно приближался ко мне, осторожно ступая своими мускулистыми ногами, такой угрожающий, внезапно прервавший мое плавание. Я хорошо видел его широкие, наклоненные вперед плечи и капли, блестевшие на выдающихся загорелых ключицах. Темные брови сдвинулись, а тонкие губы едва заметно шевелились, как бы произнося что-то вполголоса.
А мне хотелось еще плавать…
И вдруг показалось, что это уже было когда-то и теперь повторяется сызнова. Я вспомнил соленый вкус крови во рту, быстро удаляющийся квадрат плеч сквозь круги перед глазами и знал, что то, что сейчас произойдет, будет до смешного ненатурально, так, как уже было когда-то.
А он приближался, такой ненужный, повторяющий нечто давно прошедшее и незначительное, что я едва не рассмеялся. Наверное, мне надо было встать и встретить его стоя, однако я не двигался с места, испытывая одно лишь сонливое неудовольствие, из-за того, что он прервал мое плавание.
— Пошел к черту, — тихо сказал я и прижался лицом к горячему песку.