Я выдираю из тетради письменных работ по математике два листка. Наверху аршинными буквами вывожу: «АРБЕРОН». Справа, помельче: «1967, сентябрь, № 2».
— Прошу, товарищи.
— Давайте по грибы сходим.
— Это безыдейно. Лучше — металлолом…
— Нельзя у пионеров работу отнимать.
— Давайте с солдатами встретимся.
— А кто будет отвечать за девочек?
— Хамы!
1. Раз человек молчит, это еще не значит, что он — рыба и клюнет на удочку.
2. Прав не обязательно тот, у кого самая большая глотка.
3. 1 % не всегда повторяет 99 %.
4. Скорей уж слон пролезет в игольное ушко, чем вовремя кричащий «ура» свернет себе шею.
(Если есть что добавить — валяй!)
5. . . .»
Пропустив несколько строчек, пишу:
«О чем сейчас думаешь?»
Подвинув «Арберон» Наглису, снова весь обращаюсь в слух.
— Товарищи!.. Ну, товарищи! Ну, успокойтесь, товарищи!..
Голос у Юрате срывающийся, лицо пунцовое. Отчаялась, бедняжка. Вот даже руки подняла. Нет, нет, она не сдается. Она хочет справиться с классом, прибрать его к рукам. Крепко держать.
— Неужто вас не интересует, товарищи, что мы, комсомольская организация, предпримем в первый триместр?!
— Ты секретарь — вот и думай.
— С двойками будем сражаться!
— Мы не Дон Кихоты.
— Успеваемость для нас превыше всего, товарищи. Вот это — дельное предложение.
— Это всех заботит, не только комсомольцев.
— Не будь анархистом.
— Ну, тише, товарищи!.. Мы выслушали здесь различные мнения, приняли во внимание ценные замечания…
Черт возьми, как быстро она насобачилась! Кто мог подумать!..
— Товарищи, намечен следующий план работы.
— Это кто наметил?
— Зачем тогда вся эта комедия?
— Я-то знал. Как и всегда.
— Выслушайте, товарищи. Во-первых, собрание на тему: «Все народы нам братья».
— Уже было! В позапрошлом году!
— Помолчи. Повторенье — мать ученья.
— Плюс зануденье.
— Во-вторых: «Комсомольцы — горячие сердца».
— Мы в восторге!
— И, в-третьих, товарищи: «Учиться, учиться и еще раз учиться». Это собрание будет о принципиальном значении учебы.
— Голосую левой и правой!
— Давайте все трижды крикнем: «ура!»
— Но ты мне скажи, Юрате… извините, товарищ секретарь! Кто этот план составил?
Дурак этот Наглис. Вспыхнул, словно спичка, руками размахивает. В первый раз на собрании, что ли?
— Мы обсудили… в комитете… и согласовали с директором школы…
Юрате растеряна. На носу блестят бусинки пота, на нас она не смотрит. Правда, она скоро приходит в себя и бросается в атаку:
— Может быть, эти вопросы потеряли актуальность, товарищи?
Оторопев, все пялятся на Юрате. Впервые мы видим ее такой воинственной.
— Может быть, хоть один из этих вопросов политически неверен, товарищи?
Ко мне возвращается сложенный листок, и я быстро вписываю там, где поставил «5». «Не разрешай нападать на себя, и сам переходи в наступление, руководствуясь одной мыслью: ты выполняешь указания вышестоящих и непогрешимых». И начинаю читать испещренные разными почерками странички.
«О чем я думаю? А ни о чем. Абсолютно ни о чем. Славно не думать ни о чем…
«Бабушка как-то рассказывала, что Христос вошел в храм и нашел там торгашей, ну, по-нашему, барахолку. Взял палку и разогнал всех. Вот бы мне сейчас палку!
«Кишки скрутило. Не знаю, хватит ли сил дождаться конца собрания.
«Хорошо, что есть кому прижать учителей, чтоб они не ставили двоек, а если уж поставили, то чтоб не поленились исправить.
«Почему мы вечно придуриваемся и смеемся над всем и вся? Над учителями, над приятелями, над Юрате… Не пора ли приглядеться к себе?
«Вспоминаю, как мы вступали в комсомол. Целым классом заполнили анкеты, вызубрили по фразе-другой из Устава. Нас поздравляли, перед нами выступали, призывали другие классы последовать нашему примеру, учиться у нас коллективной сознательности. Октябрята сунули каждому из нас по цветочку и глядели на нас, как на героев. А возвращаясь домой, мы забрались в темную подворотню и выдули три бутылки вина — «обмыли это дело», а потом подрались. Классная руководительница замяла наш подвиг, дальше класса не пошло.