Глава 3
Поднявшись по тропе на косогор, Иван огляделся. Отсюда открывались дали и была видна вся деревня. В сотню дворов она уютно расположилась по обе стороны небольшой реки с тихими омутками и заводями, местами сплошь покрытыми зеленым ковром листьев кувшинки с желтыми восковыми цветками; с кряжистыми берегами, поросшими серебристым ивняком, черемухой. Ее перегораживала плотина с мельницей; невдалеке, в старых соснах – ухоженное кладбище. Вокруг – неровные поля с перелесками, дальше чернели леса.
Больше дворов – добротные, с хорошего леса, надолго ставленные. Всевозможные постройки, пристройки окружали их в просторных ухоженных усадьбах.
Над рекой в темных оврагах и бочагах еще лежал синеватый туман, а на открытых местах быстро таял до бело-прозрачной дымки; она исчезала и только вдали, укрывая вершины деревьев, казалась плотной, вилась над лесом рыхлой извилистой лентой, обозначая русло.
Вскоре Иван был на месте. Высокая, густая, пестреющая разноцветьем, росистая в утренние часы, душистая трава бесшумно валилась за косой ровными рядами. Они влажно блестели зелено-матовым цветом под лучами раннего солнца, от них дымился и дрожал прозрачный пар с устойчивым запахом свежескошенной травы. Равномерные, размеренные движения рук и всего тела, сочные звуки отточенной косы, пение птиц, свежие запахи трав, леса – все это наполняло его прекрасными ощущениями, и радость душевного покоя овладевала им.
Он успел скосить порядочный клин, когда пришла Настя. Она сложила все принесенное под куст орешника, расстелила на траве холстину.
– Па-а-пка, обедать!
Иван неторопливо подошел, вдохнул полной грудью, шумно выдохнул:
– Хорошо! Что за благодать, три часа махаю, а будто не устал.
Настя налила из бидончика миску щей, квас, оглядела скошенную полосу, взглянула на отца, на его прилипшие ко лбу волосы, влажную на спине рубаху, сказала:
– Что-то не похоже, отмахал поле целое.
Он, не отрываясь, выпил квас, опустился на траву, взял ложку.
– А себе?
– Да я только что. С мамой.
Она сидела напротив в ситцевом горошковом платье, крепкая, стройная, поджав ноги, облокотясь сзади на руку. Аккуратно уложена в тугой узел на затылке русая коса, выразительное, цвета здоровой молодости, чуть полноватое, как у отца, лицо, густо-серые, почти дымчатого цвета, с длинными мохнатыми ресницами, большие глаза.
– Наработались вчера? Долго вас держали, – сказал Иван, хлебая щи, поглядывая на дочь.
– И не спрашивай. Цельный день. Морковь пололи, свеклу: обуяла трава, заросло все. Завтра Иван Игнатьич всех старух сгонит. Может, с мамой пойдем. Успевать надо, скоро уборочная.
– Да-а, всем достается, спать недосуг.
Иван пообедал, обтер ладонью усы, стряхнул со штанов хлебные крошки. «Отдохнем чуток», – бросил на траву куртку, снял сапоги и лег на спину, запрокинув руки за голову.
В высоком небе кудрявились белые облака. Щурясь от света, Иван следил за облаком, похожим на мохнатого зверя, плывущего по светозарной сини неба; как медленно расплывались, таяли его ноги, голова и он превращался в бесформенное белое пятно. Трещали в траве кузнечики, звенела, гремела в воздухе несмолкаемая музыка насекомых. Высоко, всё над одним местом, кружил ястреб-тетеревятник.
Настя вымыла в ручье посуду, обернула холщевым полотенцем, положила под куст, присела рядом.
– Пап, – спросила она вдруг, – а как вы с мамой поженились?
– Да как… так же, как теперь женятся. Жили в одной деревне. С малолетства все знакомы. Ее отец – дедушка твой, ремеслом занимался между делом, токарный станок был. Стулья делали. Я вырезать выучился, а брат мамин на станке умел. Мама, понятно дело, тут была, забегала к нам в мастерскую. Она мне давно приглянулась.
Иван улыбнулся, продолжал:
– А потом, когда о женитьбе думы пошли, не знал, как сказать. Родители помогли, без нас договорились. Счас думаю – знали они, конечно, про нас. Родители много видят, детям и в голову не придет.
– А ты, – спросила Настя нерешительно, – чего видишь?
– Что я вижу? Вижу, – Иван поднялся и сел, – вижу, Пашка Шишов хвостом за тобой вьется, что тебе он вроде по сердцу. И скажу, что этому рад.
Настя еще больше распахнула глаза, в них загорелись беспокойные огоньки.
– Вот еще, нужен он мне больно, – и замолчала, соображая, что бы еще сказать, но отец опередил:
– Еще вижу, Павел парень дельный, серьезный, не будет он заниматься пакостными делами. Председатель его хвалит, дома хороший помощник. Видал, как с отцом косил, а баню какую срубили! Молодец. Не гуляка какой беспутный.