Вскоре объявили, что поездов на Ленинград больше не будет и чтобы все расходились из-за возможного артобстрела или налета. Марья встала, надела котомку.
– Ну что же, Настенька, родная моя, что уж Богом положено, не миновать. Пойдем домой. На родной-то земле всё легче.
В деревню они вернулись за полночь. В немногих избах светились огни – люди не спали. Ночь прошла тревожно, а рано утром увидели бегущих под гору из соседней деревни двух человек. Они размахивали руками, кричали:
– Немцы в Лунево! Уходите быстрей. В лес!
Все собрались у дома мельника. Многие, как Антиповы, не успели уехать вовремя и вернулись обратно. Были здесь и мужчины, и оказавшиеся в деревне незнакомые люди. С мешками, кулями стояли старики, женщины, испуганно жались к ним дети. Решили ухолить к Феклиной канаве – это недалеко, но в стороне от дорог; путь туда шел через топкие болота.
Едва успели скрыться в лесу, как с противоположной стороны деревни послышался нарастающий шум, глухой рокот, треск. На горе появились мотоциклы с торчавшими из колясок пулеметами, за ними грузовики с солдатами, пушками. Уверенные в отсутствии русских войск немцы шли спокойно, и по деревне не было сделано ни одного выстрела. Они шли как завоеватели, как хозяева этой земли, уверенно, шумно, блестя круглыми касками, держа в руках крючковатые автоматы. Воздух наполнился шумом моторов, размеренным топотом шагавших солдат; слышалась музыка, чужой говор, громкие лающие команды. В деревне остался небольшой отряд, остальные войска прошли и скрылись вдали.
Надежда беженцев, что Феклина канава укроет их от немцев, не оправдалась. Вечером того же дня из установленных в лесу громкоговорителей на русском языке разнеслось обращение к местным жителям. Им предлагалось вернуться обратно и приступить к работам, какие будут им назначены.
В случае отказа все будут уничтожены огнем минометов. На размышление давался час.
Не было сомнений, что немцы знали их местонахождение – звук громкоговорителей был направлен точно в их сторону – и что при отказе подчиниться исполнят свою угрозу. Решили возвращаться, однако большинство мужчин вернуться отказались, они хорошо знали окрестные леса, некоторые имели оружие и надеялись выбраться. Впоследствии, уже после войны, стало известно, что в результате недолгого, но сильного обстрела, все же произведенного немцами, немногие остались в живых и смогли затем выйти к своим.
Старики, женщины, дети, выйдя из леса, увидели встречавших их немцев. Шеренгой они стояли вдоль дороги. В конце строя, широко расставив ноги, заложив руки за спину, стоял высокий тощий офицер, спокойно глядя на приближавшихся людей. Тускло светился железный крест на его груди, серебрились погоны, блестела круглая кокарда с орлом на высокой тулье кривой фуражки. Рядом с ним стоял человек в штатском, а чуть в стороне, у обочины, между двумя солдатами – молодой парень со связанными сзади руками.
Марья шла вместе со всеми, смотрела на зеленую форму солдат, на их лица, холодные, безразличные, лишенные всякого интереса к ним, мирным жителям этой деревни.
В молодом парне все узнали Ваську Карева – семнадцатилетнего сына мельника Савелия Петровича. Бледное лицо его выглядело испуганным, губы дрожали. Марья знала, что Мельникова семья ушла раньше их, они имели достаточно времени уехать в Ленинград, и как оказался здесь Васька, было непонятно. Офицер поднял руку, останавливая подходивших людей.
– Доблесный немецки армий освобошайт шитель дерефни от большефик. Фам не нада бояца немецки золъдат, если будейт заблютать поряток и карашо работайт, – прокричал он и, видимо, исчерпав этим обращением знание русского языка, продолжал дальше на своем корявом, лающем. Он говорил, чтобы все шли по своим домам, а завтра утром собрались в середине деревни, где будет объявлен этот самый порядок. Оружие сдать немедленно. За его укрытие – расстрел. Он указал на Ваську:
– Этот человек, ваш односельчанин, – говорил офицер через переводчика, – задержан с оружием. За это он будет расстрелян.
Раздалась короткая команда. Шеренга развернулась, поднялись со щелчком автоматы, Васька вздрогнул весь, судорога прошла по его лицу, он начал оседать на землю. Солдаты подхватили его под руки, потащили от дороги. Ноги волочились по земле, он что-то кричал.
– Хальт! – крикнул офицер.
К Ваське подошел переводчик, развязал ему руки, показал в сторону реки:
– Беги.
Васька сначала не понял, но приподнялся и встал, глядя перед собой неподвижным взглядом, ноги его дрожали. Солдаты отпустили его.