XII. Нелепо было бы умолчать также и о второй совершенной им выходке. Так, множество воинов охраняло ради благополучия императора дворец в Константинополе. Не малое количество еды и денег тратилось ежедневно на их содержание. И вот, случилось, что 12 [воинов], насытившись, отдыхали во время полуденной жары в каком-то здании. А император имел обыкновение обходить дворец в то время, как все отдыхали. Придя в тот день туда, где спали 12 упомянутых [нами воинов], он, отодвинув дверной засов небольшой палочкой, - как не новичок в этом деле, - получил возможность войти. Тогда как 11 [человек] спали, 12-й, бодрствуя, начал храпеть, делая вид, будто спит, - так хитрость обманула хитрость, - и, закрыв лицо руками, самым тщательным образом наблюдал за тем, что делал император. А император, войдя и увидев, что все спят, положил на грудь каждому из них по фунту золотых монет; а затем, быстро тайком уходя, закрыл дверь, оставив ее в прежнем состоянии. Сделал же он это затем, чтобы те, проснувшись, обрадовались прибыли и весьма удивились бы тому, как же это случилось. Когда император ушел, тот, кто единственным из всех не спал, поднялся, взял себе золотые монеты спящих и отложил; а затем также уснул. Император, испытывая из-за этой проделки беспокойство, велел после 9-го часа прийти к нему тем 12 [воинам], о которых мы говорили, и сказал им следующее: «Если кого-то из вас напугало или, напротив, развеселило увиденное во сне, пусть он расскажет об этом всем нам! Это приказ моего величества. Повелеваю также, чтобы тот, кто проснувшись, увидел нечто необычное, открыл бы нам это!». Однако те, ничего не видев, ответили, что не заметили ничего странного. В крайнем изумлении они молчали, устремив на него полные ожидания глаза48. Император же, думая, что они молчат не по неведению, а из-за какой-то хитрости, рассердился и стал грозить молчавшим различными карами. Услышав это, тот, кто единственный из всех знал в чем дело, самым что ни на есть нижайшим и смиреннейшим голосом сказал императору следующее: «φιλανθροπε βασιλεύ, филантропе василеу», что значит: «О человеколюбивейший император! Я не знаю, что видели остальные, но я видел, - о если бы чаще со мной случалось подобное! - приятнейший сон. Сегодня, когда 11 моих товарищей действительно, но не своевременно спали, мне представилось, будто я не сплю, а бодрствую. И вот, мне показалось, будто вы, ваше величество, тайно отворив дверь, вошли и положили на грудь каждому из нас по фунту золота. Увидев во сне, что ваше величество удалилось, а товарищи мои спят, я тотчас же в радости поднялся, взял у каждого из спящих по фунту золотых монет и положил себе в сумку, где так-же лежал один [фунт], как для того, чтобы в нарушение 10 заповедей не было их только 11, так и для того, чтобы в память об апостолах, с добавлением моего [фунта], их стало 12. Видение это, император-август, было добрым, нисколько меня не напугало, но, напротив, обрадовало. О, да не будет угодно вашему величеству иное его истолкование! Ведь совершенно очевидно, что я μάντην ούτε ονιροπολον, мантин ке онирополон, т.е. и провидец, и толкователь снов». Услышав это, император весело рассмеялся; впрочем, будучи более удивлен его мудростью и рассудительностью, он сразу же сказал: «Прежде σε ούτε μάντην ούτε ονιροπολον, се уте мантин уте онирополон, ни о том, что ты провидец, ни о том, что толкователь снов, я не слышал. Теперь же ты открыто поведал нам об этом, безо всякого подвоха49. Но, так как способностью бодрствовать или умением ясновидения обладать ты не можешь, - разве что это было дано тебе как божий дар, - то ли правда то, что ты рассказал, - как мы полагаем, скорее даже верим, - то ли ложь, καθώς о Λουκιανός, катос о Лукианос, т. е. как говорит Лукиан50 о некоем муже, который во время сна видел многое, а проснувшись, ничего не нашел, - пусть все же будет твоим все то, что ты видел, чувствовал и нашел». Прочих [воинов], когда они это услышали, охватила столь же сильная досада, сколь велика была радость [12-го их товарища]; каждому, кто в это вдумается, сие будет понятно.
49
Свободное изложение Теренция, Девушка с Андроса, 202: ita aperte ipsam rem modo locutus es, nihil circum itione usus.