Потом он почувствовал, как мать трясёт его за плечо. Он поднял глаза.
— Что с тобой? — говорила мать, а лицо у неё тоже было необычным — каким-то помолодевшим, очень бледным и жалким. — Постой, надо бы узнать… Тут где-то квартирное бюро, дают адреса… Хорошо бы нам поближе к морю! Ах, Тимка, сколько лет я тут не бывала, ничего не помню!..
Они стояли на ступеньках вокзальной лестницы. Внизу, по маленькой и круглой, как блюдце, площади, расходились пассажиры, втискивались в запылённые такси. Несколько смуглых женщин, одетых во всё чёрное — от башмаков и до наброшенного на голову платка, — останавливали проходящих, выкрикивая гортанными голосами: «Комнаты, комнаты! Кому надо комнаты?..»
— Боюсь я к незнакомым людям, — сказала мать нерешительно.
— Чего это они? — спросил Тимка.
— Постояльцев ищут.
— Нет, почему чёрные? Траур, что ли?
— Просто здесь так одеваются… У кого бы спросить, где бюро?.. До чего же я не люблю ездить без путёвок, одно мучение!.. Девочка, можно тебя на минутку?
Им навстречу неторопливо поднималась по лестнице девчонка, наверное, ровесница Тимки, и, когда она подошла, мать и Тимка отчего-то смутились.
Девчонка была очень красива. Скорей всего, она напоминала цирковую гимнастку — такой была загорелой, стройной, тоненько-крепкой. Короткие волосы падали ей на лоб небрежными прядями, глаза под чёткими бровями смотрели ясно, весело и очень уверенно.
Она стояла в свободной позе, сунув руки в кармашки пёстрого платья, покачиваясь на носочках, и все пассажиры, шедшие по лестнице со своими корзинами и тюками, невольно задерживали шаг и оглядывались на неё.
— Вам комнату? — спросила девчонка, — Я могу проводить. Отдельный вход, все удобства, грудных детей нет. До моря десять минут, столовая рядом, а можно и на полном пансионе. Вы на такси поедете?
— Не знаю… — растерянно сказала мать, краснея под взглядом девчонки. — Я думала, в бюро сначала… Надо ведь о цене договориться и вообще…
— Цены теперь везде одинаковые, — с вежливой улыбкой проговорила девчонка, как бы объясняя то, что всем давно известно. — Дешевле не найдёте.
— Право, не знаю… — повторила мать, для чего-то сворачивая железнодорожные билеты и заталкивая их в сумочку. — Я как-то не думала…
— Если не хотите, я найду других.
— Нет-нет, не в том дело. Мне все советовали пойти в бюро… А тебя как зовут?
— Женя, — ответила девчонка. — Сейчас подойдёт автобус, хорошо бы занять места.
Тимка слушал этот разговор, смотрел на мать, и отчего-то ему не хотелось, чтобы мать дала согласие. Он не знал почему. Вероятно, потому, что эта девчонка была уж очень красива. Тимке становилось нехорошо и неловко, когда он смотрел на неё. Вообще всё здесь было каким-то чересчур новым и неожиданным. Тимка ехал на юг впервые, и впервые были у него такие суматошные сборы и такая длинная дорога. И то, что осталось позади — и школа, и тесный московский двор, по утрам холодноватый, а к вечеру душный, и знакомые мальчишки, и гребная секция, где Тимка начал заниматься и вдруг пришлось бросить из-за отъезда, и многое, многое другое, привычное и близкое, — всё это ещё жило в нём, волновало. А тут новые впечатления и ещё эта девчонка, до того красивая, что нехорошо и неловко! Всё уж как-то слишком. Тимка потянул мать за рукав и кашлянул, стараясь привлечь внимание.
— Ну ладно, — сказала мать. — Может, так и лучше. Пойдёмте. Где остановка?
Тимка ещё не успел нагнуться за чемоданом, как Женя подхватила его и понесла к площади. Чемодан был тяжёлым — Тимка таскал его с трудом, — но Женя шла сейчас прямо, легко, не напрягаясь, и чемодан будто плыл рядом с ней по воздуху.
— Пустите, — сказал Тимка, — я сам.
— Зачем же?
— Я сам.
— Пустяки! — В голосе Жени не слышалось ни ехидства, ни желания удивить. Одна только искренность и радушие. И глаза были ясны и ласковы.
— Что ж ты, кавалер, — укоризненно и с каким-то сожалением сказала мать, — хоть помог бы!..
— Нет, нет, — откликнулась Женя, — это моя обязанность!
У автобусной остановки выстроилась нетерпеливая очередь, ссорились какие-то мужчины. Женя на секунду остановилась, затем прошла мимо всей очереди и встала у другой таблички, с надписью: «Посадки нет».
Подкатил автобус, пахнущий подгорелой резиной, все из него вышли, парень-кондуктор собрался дёрнуть за сигнальный шнурок. В это время Женя вскочила на подножку.
— Вы разрешите? — громко спросила она и, когда небритый, уставший кондуктор зло повернулся к ней, вдруг расцвела в улыбке, почти засмеялась, прямо и доверчиво глядя на него.