Зайсан переждал, пока в комнате утихнет смех.
- Чем вы докажите, что будете жить дружно, что у вас будут здоровые, хорошие дети? Что завтра не начнете драться?
Молодые стояли перед зайсаном потупившись, красные чуть не до слез. Они, кажется, даже говорить разучились… Они поженились и не знали, что здесь такой строгий порядок… Их смущал даже не суровый зайсан, а то, что в Совете столько народу и все почему-то смеются. Чему они смеются, разве сами не женились когда-нибудь? Что же делать: отвечать или уйти? Видно, надо все же вытерпеть. И они растерянно топтались у стола, оглушенные общим хохотом, задыхаясь от стыда и едкого табачного дыма.
Секретарь давно перестал писать - ведь все законные вопросы исчерпаны, теперь зайсан просто потешается. До чего же ему, секретарю, все это надоело… Но он сидит рядом с зайсаном и не знает, что делать.
Но вот, наконец, надоело и самому зайсану, он отпустил молодоженов на все четыре стороны.
Наш зайсан, наверно, долго бы еще так шутил, но однажды…
Народу в сомонном Совете было больше, чем в прошлые дни, но уже никто не курил. Так сообща решили: в избе не курить, а кому надо, пусть выходит во двор, не зима ведь.
И вот в сомонный Совет вошла Намдыгма Будаева, которая недавно родила, не выходя замуж. Она была одета нарядно и выглядела спокойной. Почему же она так спокойна, ведь понятно, что пришла в Совет зарегистрировать сына, а все знают, что в таком случае у зайсана не скоро добьешься подписи? Она же должна была слышать от других, какие допросы учиняет зайсан: при всех заставит назвать отца ребенка, станет выспрашивать разные подробности… До нее ведь тоже иногда приходили такие матери, тогда стены дрожали от хохота.
Намдыгма Будаева вошла не робко. Щеки у нее были свежие, румяные, глаза умные и серьезные, у губ лежали крылатые изгибы улыбки… Такая улыбка появляется у очень счастливых людей и не на миг, а остается у них на всю жизнь. Все в комнате посмотрели на нее с теплой лаской, подумали, что есть же среди мужчин такие подлые обманщики: обещал, наверное, хорошую жизнь, счастье, любовь и дружбу, а когда девушка стала матерью, отвернулся… Все удивлялись и радовались, что она смело стояла перед зайсаном, и в ней не было видно ни стыда, ни подавленности. Самая молодая, самая красивая мать нашего улуса гордо стояла перед зайсаном. Неужели он и над ней станет потешаться? Немые вопросы застыли у внимательных, прищуренных глаз, жадные уши насторожились, на лицах зашевелились напряженные узелки морщин.
Намдыгма сама подошла к столу. Под ситцевым платьем у нее то поднималась, то опускалась высокая грудь, она, наверное, только что кормила своего сына. Она, которая совсем недавно беспечно бегала с подругами и целые ночи пела на ёхоре, теперь ни о чем другом не думала, кроме своего сына, всем своим существом тянулась к его теплой колыбели.
Секретарь вытащил толстую книгу, зайсан, будто не узнавая, уставился на Намдыгму.
- Ну, как твоя фамилия?
- Разве вы не знаете мою фамилию?
- Полагается спрашивать. Вы не перед Рыгдылом Ринчиновым, перед законом стоите.
- Ну, раз полагается, моя фамилия Будаева. Намдыгма Будаева.
Дальше пошли обычные анкетные данные. Она отвечала громко и ясно.
- Вы по какому делу пришли?
- Чтобы занести в книгу сомонного Совета моего сына.
- Сына? У вас есть сын? Когда он родился, как зовут?
- Да, у меня сын, я назвала его Оюун Белиг. Ему двенадцать дней.
Все в комнате напряженно ждали, что будет дальше.
Неужели зайсан станет мучить ее вопросами? И неужели найдется человек, который станет смеяться над нею и над ее ребенком, что живет на свете всего двенадцать дней? Так думали одни, а другие просто удивлялись ее храбрости. Кое-кто приготовился хохотать, кое-кто недоумевая, зачем все это происходит и зачем вообще надо записывать ребенка в какую-то книгу - записывай или не записывай, все равно будет жить, если не больной, не хилый…
- Как фамилия отца вашего ребенка? - как ни в чем не бывало спросил зайсан. Таким равнодушным голосом он мог спросить у кого-нибудь, сколько сейчас времени или почему ты не пришла на собрание?
Намдыгма помолчала немного. В комнате было совсем тихо, люди, кажется, перестали дышать… Намдыгма подняла на председателя глаза, ставшие вдруг грустными, задумчивыми, и попросила:
- Запишите сына на мою фамилию…