Проклиная все несуразности этого мира, двинулся к финальной точке своего путешествия, нет-нет, да и поглядывая с опаской на небо. То отвечало зеленоватым переливом местного аналога солнца, и низвергаться на голову не спешило. Потому я минут через десять успокоился и стал больше смотреть по сторонам, нежели наверх.
Всё вокруг говорило об упадке. Старые одноэтажные домики выглядели настолько уныло, словно в них не жил никто и никогда. Они и собраны были не из однородного строительного материала, а словно из того, что первое подвернулось под руку. Строительная солянка какая-то. Часть домов стояла без крыши, а часть и вовсе была разрушена или разобрана. Время от времени я удивлённо замирал, натыкаясь взглядом на очередное судно. Пару раз даже натыкался на облезлые, разобранные практически до остовов, старинные грузовики годов этак шестидесятых.
Через двадцать минут вновь закапало, а потом и полилось. Чёрт, сезон муссонных дождей какой-то. Зато перестала болеть голова, досаждавшая какое-то время после взрыва. А вот повреждённый палец, по-прежнему завёрнутый в целлофановый мешок, продолжал ныть. Тоже его под дождь сунуть что ли? Подумав, всё же отказался от этой мысли, вняв совету сектантов, земля им пухом.
Наконец, вновь промокнув до нитки, вышел к обозначенному местом сбора буксиру. Сколько мне интересно теперь ждать? Часов у меня нет, да и хрен их знает, какое у них тут время. Может местные сутки длятся тридцать часов или шестьдесят, или...
В сутках оказалось не так уж и много часов. Как бы даже не меньше двадцати четырёх. По крайней мере, через пару часов начало темнеть. Я с интересом выглянул в окно рубки, куда забрался, чтобы не мокнуть, но встречающих ещё не было. Пришлось вернуться к чтению корабельного журнала, описывающего события сорокалетней давности. Журнал не размок от постоянной сырости и не рассыпался от времени, как должно бы по идее случиться, но я это отнёс к очередной загадке этого мира, а потому не забивал себе голову.
Думал, найду что-нибудь о том, как они сюда попали, но последняя запись была датирована седьмым ноября тысяча девятьсот семьдесят третьего года в три тридцать семь: "входим в туман". Остальные заметки были чисто бытового характера. Пролистав для ознакомления с жизнью моряков "той" эпохи несколько страниц, я зашвырнул журнал в угол и вновь приподнялся с пола. Дождь, и ни души.
Может, и не стоило сюда идти? Кто меня встретит, и не попаду ли из огня да в полымя? Этот вопрос я регулярно задавал себе и постоянно отвечал себе другим вопросом: "а куда ещё идти?". Постройки эти опять же полуразвалившиеся, нежилые. Есть здесь вообще ещё люди или все состоят в секте?
Понёсшиеся сплошным потоком вопросы прервались в один миг, когда сквозь водную пелену стал проглядывать тёмный силуэт, двигающийся в мою сторону. За ним ещё один. Ну, началось. Я юркнул обратно, прячась от взглядов, и вытащил орудие палача. Не будем спешить, мало ли кто это пожаловал?
- Эй, парень! - крик раздался совсем рядом, заставив вздрогнуть. - Ты уснул там? Выходи!
Вот черти, как догадались, что я здесь спрятался? Уже принялся, было подниматься, когда второй хриплый, словно прокуренный десятками тысяч сигарет голос заставил вновь прижаться к полу.
- Заткнись, Карл. Не видишь, нет здесь никого, - и уже тише, ворчливо. - Тёмных только накличешь.
- Не думал, что ты веришь в эти сказки, - голос кричавшего был чист и немного звонок, словно его обладателю было не больше двадцати. Впрочем, может, так оно и было, приподняться и проверить я не решился. - Тебе бы, Гога, в келье сидеть со своими страхами, да...
- Заткни свою пасть! - это уже больше походило на рык раненного льва. - Если ты его спугнул, и мы вернёмся ни с чем... В общем, на этот раз я прикрывать твою задницу не намерен.
Келья? Спугнул? Как-то это совсем не похоже на разговор тех, кто должен меня встречать. Такое больше подходит тем сектантам, от которых я бежал. Что ж, посидим, подождём, мне спешить некуда.
Пришедшие перестали переругиваться, и воцарилась тишина, нарушаемая дробью дождя по крыше буксира да иногда доносившимся обиженным сопением младшего сектанта.
- Может, хоть в рубку поднимемся или вон в тот дом заглянем? - не выдержал молчания юнец, и я крепче сжал свой резак. - Чего мокнуть-то?
-Стой давай, - уже без прежней злобы бросил хриплый. - Что за молодёжь пошла? Одни хлюпики хотят из братства выйти, другие не могут час под дождём постоять. Вот помню, раньше заставляли днями на дворе стоять.
- Ну-ну. Сам стоял? - ехидства в голосе было столько, что хриплый не выдержал и отвесил молодому затрещину. Ну, или что-то, сопровождаемое звонким шлепком.
- Дед рассказывал, - всё же снизошёл он до пояснений. - И если ты, гнида, ещё хоть взглядом выкажешь неуважение к старшим, я на тебя рапорт настоятелю напишу.
- А я ему расскажу, что ты делал в прошлую семидневку веры, - не остался в долгу Карл, - и...
Больше он ничего сказать не успел. Раздался какой-то хрип, перемежаемый надрывным бульканьем, и мне в воображении нарисовалась картинка, как старший Гога душит Карла, приподняв его словно пушинку, на одной руке. А тот извивается ужом и, хрипя, дрыгает ногами. По корпусу буксира действительно что-то пару раз глухо ударилось и видение исчезло. Тело Карла мешком плюхнулось о землю.
- Не надо так со мной, Карл, - Гога закашлялся, - а то в следующий раз забуду отпустить.
Ещё полчаса прошли в молчании. Я уже начал коченеть в одной позе, боясь пошевелиться, но сектанты уходить и не собирались. Видимо наставление матёрого Гоги не прошли даром. Юнец больше голоса не подавал, хоть временами слышалось его недовольное сопение. Стемнело окончательно. Я уже привык к своему зрению и научился различать, когда на дворе лёгкие сумерки, а когда полноценная ночь. Оно хоть и было у меня одинаково серо, но свои нюансы всё равно имелись.