Цыганские костры почти погасли, и даже ослы с собаками как будто спали. Но вот из шатра поменьше вышла девушка, разбуженная его шагами, она возникла словно из земли, и неуверенно направилась к нему, тоненьким голоском клянча милостыню. Девушка двигалась, словно прелестный котенок, широко зевая и вытянув перед собой сухощавые руки. На вид ей было не больше шестнадцати, а яркие залатанные лохмотья придавали ей сходство с Пьеро. На пригожем личике отражалась уверенность в собственной неотразимости, обычная для цыганок. Феликс почувствовал острое желание, в голове у него помутилось… Сине-черные тени от мощных равелинов сгущались в непроницаемую надежную тьму. Почему бы ему не затащить эту пташку в одно из черных укрытий и не запустить холеные консульские коготки в податливую смуглую плоть? Стоит пообещать ей денег, и она тут же согласится.
Увы! Оставалось одно «но» — деньги! Сколько она потребует за свои ласки? Этого он не знал. Зато точно знал, что у него не хватит смелости, нет, не хватит, нарушить все границы, определенные хорошим воспитанием. Чудовищное отчаяние охватило Феликса, когда он отмахнулся от этой искусительницы. Торопливо проходя мимо, он почувствовал, как она хищно вцепилась в его рукав. Босые ножки ступали по земле совершенно бесшумно. Ну и ударила бы его, а после бы изнасиловала — с уничижительной невозмутимой гордостью, пока он будет валяться без чувств… тогда, по крайней мере, его не будет мучить стыд за столь циничный разврат. А как насчет платы за гонорею, которая почти наверняка будет ему обеспечена? Лечение будет дорогим, да еще болезненным. Это он знал точно, поскольку однажды провожал перепуганного приятеля-студента в больницу на Грик-стрит. Бедняга расплачивался за грехи своего двадцать первого дня рождения, проведенного по традиции в «Мешке гвоздей». Из сочувствия Феликс несколько раз ходил с приятелем на первые радикальные «процедуры» и наблюдал за этими кошмарными манипуляциями со страхом и отвращением. Даже само помещение внушало ужас: длинные, с мраморными стенами кабинки с унитазами, тихое урчание воды, ряды высоко закрепленных белых емкостей с длинными тонкими трубками — клизмы… Неужели это единственный способ лечить нечистую болезнь? Вливают в несколько этапов марганцовку (жидкость Конди), которой пациент должен писать, со всей силы. Потом — очистительные процедуры на весьма чувствительной слизистой оболочке внутри уретры, где скапливается инфекция. Хирург засовывает маленький, похожий на металлический зонтик, катетер в член и постепенно открывает его наподобие зонтика, расширяя вход. Это чтобы разъединить пораженные участки — для дальнейшей обработки. Настоящая пытка. Разок такое увидишь, будешь помнить всю жизнь.
Достаточно было воспоминания о муках приятеля, и Феликс почувствовал, будто на спине его выросли крылья, нет, он ни за что не станет связываться с цыганкой. Ускорив шаг, он свернул в сторону прелестного вокзала, окруженного черными пальмами. Поначалу цыганочка, видимо, не хотела отступать, но победила зевота, и, с чувством плюнув ему вслед, она направилась к шатрам. Последний поезд уже ушел, первый утренний еще очень нескоро. Где-то у невидимых причалов послышалось звяканье молочных бидонов, которые заранее переставляли в темноте в ожидании утренних телег. Вокзальный буфет тоже оказался запертым в этот час, но одинокая лампочка — без абажура — продолжала гореть. Приникнув к замерзшему окну, Феликс видел, как старый крестьянин и его жена моют стаканы и подносы и метут обшарпанными соломенными метелками пол, выложенный плитками. Ему очень хотелось выпить грога, но ведь не откроют, пока первый поезд клацаньем и скрипом не покончит со здешней тишиной. Фиакры как стояли, так и стоят перед главным входом под часами, стрелки которых уже три месяца показывали двадцать минут третьего. Неужели их никогда не починят? Замерли, будто истуканы, кучера, завернувшись в старые одеяла, да и лошади тоже вроде бы спали — стоя.