— Что — не придется? — спросил Георгий удивленно.
— Произносить эти слова вслух, — пояснила Соледад.
И захохотала, откинув назад голову и выставляя напоказ дергающееся горло. Георгий застыл, не зная: то ли он, задумавшись, проговорил последнюю фразу при Соледад, то ли она сумела прочитать его мысли. Не просто догадаться, о чем думает ее любовник, а прочитать буквально, в точности. При последнем предположении у Георгия опять мороз пошел по коже.
Соледад резко оборвала смех.
— Идем! — приказала она. — Нужно покинуть это место прежде, чем начнутся подозрения.
— Где мы спрячемся? — спросил Георгий, взваливая на спину сундук с пожитками.
— Поближе к очагу болезни, — объявила Соледад. — Туда, где никто нас искать не будет. Заодно навестим дома, где вымерли люди. Можно найти что-нибудь интересное.
— А что ты ищешь? — спросил Георгий, тащась за ней с тяжелой поклажей.
Соледад уверенно шагала по ночным улицам Новгорода. Она знала этот город теперь как свой собственный и ни разу не замедлила шага в поисках нужного поворота. Георгий с трудом поспевал следом.
— Я ищу книги, — сказала Соледад. — Вроде тех, что у меня отобрали.
— На Руси ты ничего такого не найдешь, — заверил ее Георгий. — Здесь ничего нет, кроме Часослова да Евангелия.
— Всегда что-нибудь есть, — прошептала Соледад. — Всегда. Нужно только уметь искать.
Ждать, пока вымрет выбранный ею дом, пришлось недолго. Соседи сами заколачивали чужие ворота, если видели, что где-то заболел человек. Поначалу — в первые несколько дней — пытались скрывать несчастье, искали средства вылечиться, но скоро все заблуждения и попытки сделать вид, что болезнь скоро пройдет, оставили несчастных, обреченных людей.
Хибарку, где скрывались заговорщики, даже заколачивать не стали — там жил всего один человек, и жил он в такой бедности, что никому бы в голову не пришло позариться на его вещи.
Сжигать дома, где умерли жильцы, здесь не решались. В Новгороде дома стояли тесно, и было много деревянных — боялись пожара. Огни горели на перекрестках, и там непрерывно бродили какие-то странные тени.
— Удивительное дело, — рассуждал Георгий, — когда в городе идет обычная жизнь, никого из людей мы толком и не видим. Сидят на паперти и мирно просят милостыню. Ну, дерутся по праздникам. И воруют в порту. Изредка забредают в какой-нибудь трактир, чтобы устроить там пьяное безобразие. Но в общем и целом они почти незаметны. Однако стоит начаться какому-нибудь большому бедствию — и все они тут как тут. Возникают как по волшебству. Словно вылезают из-под земли. И становятся главными на улицах, так что теперь уже прилично одетые горожане жмутся к стенам, а эти, голь перекатная, расхаживают королями. От чего так?
— Тебе ли жаловаться? — хохотала Соледад. — Ты ведь и сам — голь перекатная! Ты сам — вестник любой беды! Ты — черная ворона… Знаешь про ворон?
— Что именно?
— Почему в Толедо нет ворон? Знаешь?
Георгий молча покачал головой.
— Слушай. — Соледад села, привычно разбросав юбки вокруг смуглых ног, уперлась кулаком в бедро. — Жил в Толедо добрый король Альфонсо — тот, что потом сбился с пути и женился на еврейке. При нем развелось в Кастилье множество ведьм и колдунов, и весь народ прозябал в нечистоте и безбожии. Долго горевал король Альфонсо — тот, что потом бросил свою еврейку, потому что был католиком, а она не хотела оставлять свою ветхую веру, — и жалел король Альфонсо о погибели христианского народа…
Соледад хихикнула, не выдержав дольше столь благочестивого тона. Затем снова нахмурилась и продолжила нараспев:
— Решился король уничтожить всех колдунов и ведьм. Он разослал гонцов по всей Кастилии с грамотами: чтобы все добрые католики хватали ведьм и колдунов, каких знают, и присылали их в Толедо. И навезли отовсюду каких-то глупых старых баб и рассадили их по клеткам, а возле клеток поставили караул, чтобы бабы не сбежали. И приказал король Альфонсо, чтобы их привели на площадь. Вот собрались толпой, сбились в кучу, переглядываются и улыбаются.
Вышел на площадь сам король и велел обложить всех ведьм соломой. Навезли соломы и набросали скирды кругом. И приказал король зажечь солому, чтобы уничтожить в Кастилии всякое колдовство. Он желал, чтобы это совершилось на его глазах.
— И что? — спросил Георгий, когда Соледад замолчала, таинственно улыбаясь.
— Дай мне воды, — попросила она. И приняв кружку, хмыкнула: — Водичка-то из-под Киссельгаузена. Он все еще в колодце лежит, бедняга. Эти дураки его не нашли.