Жизнь Урсулы изменилась полностью. Это случилось так внезапно, что у девушки не было времени осознать эти перемены, прочувствовать их до конца, понять, что она потеряла и что приобрела. Просто она вдруг открыла глаза и увидела себя совершенно в ином месте, окруженной совсем другими людьми. И эти люди казались ей такими же знакомыми, как ее родители. Из одного сна она попала в другой, вот и все. Севастьян воспринимался ею как великий господин, к которому нельзя обращаться первой, если только он сам ее не окликнет. Иона был ближе и проще, Иону она почти не боялась и иногда тянула его за рукав, желая обратить на себя внимание.
Они вышли в путь на третий день после знакомства Глебова с Урсулой. Иона держал девочку за руку и следил за тем, чтобы шли не слишком быстро. Время от времени он сажал ее себе на плечи, чтобы отдохнула, однако подолгу носить ее отказывался.
— Сдается мне, она до сих пор вообще за порог дома не ступала, — сказал Иона Севастьяну. — Они ее не только от нас прятали. Вон как личико обветрилось!
— Просто кожа нежная, — возразил Глебов, посматривая на Урсулу искоса.
— Нет, — уверенно ответствовал Иона. — Она вообще дикая. Самых простых вещей не знает. Эти изверги ее в шкафу шестнадцать лет продержали! Я знаешь, что думаю? Я думаю, они не хотели показывать соседям дочку-горбунью. Мол, уродина — все такое… Некоторые считают, что такие дети рождаются в наказание за большие грехи.
— Какие у лавочника могут быть «большие грехи»! — фыркнул Севастьян.
— Да самые большие грехи как раз у лавочников бывают! — убежденно сказал Иона. — У них любви нет. У них за ставнями пауки живут.
— Несправедливый ты человек, Иона.
— Лучше не спорь со скоморохом, — заявил Иона и скорчил преужасную рожу.
И тут случилась удивительная вещь. Урсула, которая слушала их разговор, мало понимая, о чем говорят ее благодетели, увидела ионину гримасу и негромко рассмеялась.
Они даже остановились от удивления.
— Смотри ты! Умеет смеяться! — сказал Иона и растянул рот до ушей. — Вот так дела! Я думал, она всегда такая кисленькая, как лесная ягодка, а она и веселая бывает!
Он медленно встал на руки и поболтал в воздух ногами, после чего повалился на землю. Урсула снова засмеялась.
— Отменный фокус! — вскричал Иона, сидя на земле и глядя на свою крохотную приятельницу: их глаза как раз оказались вровень. — Я теперь знаю, как тебя порадовать.
— Идем, — оборвал идиллию Севастьян. — А то до Новгорода век не доберемся.
Как и в первый раз, разбойники показались перед Урсулой прямо из-под земли. Она даже узнала того загорелого черного человека, который снял ее с телеги. Завидев грабителей, Урсула впала в прежнее оцепенение. Она не закричала, не попыталась бежать, даже не закрыла глаз. Просто стояла и смотрела, как они подходят.
Ей почудилось, что сейчас все повторится: один ее спутник упадет под ударом ножа, второго свалят кулаком. И она снова останется одна.
Видимо, это неизбежность. Урсула мало понимала в том, как устроен внешний мир. Она успела разобраться только в одном: здесь все не так, как было дома. И не похоже на истории, описанные в чудесных книгах, которые приносил ей отец.
Но ничего из ожидаемого ею не произошло.
Севастьян ступил вперед, коснулся рукояти меча.
— Отойди! — проговорил он, не глядя на темнолицего разбойника. — Лучше отойди!
— А мне-то что, — равнодушно сказал разбойник и цыкнул сквозь зубы. — Нас тут восемь человек, а вас, я погляжу, двое.
— Восемь — это мне одному справиться, — ответил Севастьян без всяких эмоций. — Не думай, что похваляюсь.
Он уже узнал этих людей и ждал, пока и они его признают.
— Может, и не похваляешься, — согласился разбойник.
Разговор велся на спокойных, почти дружеских тонах.
И вдруг все разом переменилось. Кто-то в толпе вскрикнул:
— Глебов!
И, метнувшись вперед, повалился Севастьяну в ноги. Другие начали переглядываться. Еще один побледнел, отвел глаза. Прошло совсем немного времени — и вот уже вся шайка дружно кланяется перед Севастьяном, благодарит его за что-то и просит прощения.
Севастьян смотрел на них холодно.
— Вот вы чем занимаетесь, — сказал он наконец. — Для того ли мы с вами в живых остались?
Урсула, прижавшись к Ионе, глазела на Севастьяна как на полубога. Она не понимала, как такое возможно.
Эти люди, безжалостные и страшные, убившие ее отца и мать, забравшие лошадку и все вещи, — эти люди испугались Севастьяна, хотя он перед ними почти беззащитен.