Овладев Венденом[200], Иоанн отправил в Трикатен к польским начальникам крепости Яну Бычковскому и Щенсному Малиновскому грамоту с требованием отворить город, за что обещал отпустить их к их королю Стефану с женами и с детьми «безо всякие зацепки». Король Стефан, прибавлялось в царской грамоте, хочет прислать к царю послов для заключения мира, и царь готов помириться, лишь бы были только подходящие условия. Предложения были заманчивы, сопротивление же невозможно, тем более что на помощь Речи Посполитой нечего было рассчитывать[201], и Трикатен был сдан комендантами[202].
Несколько раньше сдался Иоанну Роненбург. Эту крепость долгое время защищал мужественно от войск Магнуса Полубенский, находившийся здесь до своего переезда в Вольмар: он отбил нисколько приступов врага и принудил его отступить от крепости. Но переехав в Вольмар и попав в плен, он, по желанию Иоанна, написал грамоту к начальникам гарнизона в Роненбурге о неизбежной необходимости сдать крепость царю, что те и сделали[203].
Взяты были еще замки Смильтен, Шуйен и Юргенсбург[204]. Так Иоанн завладел почти всей Ливонией, не встречая почти нигде в открытом поле сопротивления. Небольшой отряд в 100 всадников, наткнувшийся на московские войска при Эрли и Нитау, принужден был вступить с ними в сражение, но, конечно, без всякого успеха[205]. Военные силы Речи Посполитой в Ливонии были ничтожны. Князь Христофор Радзивилл командовал здесь отрядом в 300 всадников, стоявшим в Кокенгаузене. Ввиду ничтожности собственных сил и многочисленности врагов литовский предводитель не в состоянии был дать решительного отпора врагам, тем не менее он пытался это сделать, притом с некоторым успехом, ибо ему удалось захватить в плен и Москвитян, и Татар[206].
Но оставаться в Ливонии ввиду громадных сил неприятеля и измены со стороны самих Ливонцев, угрожавшей на каждом шагу[207], было бы для Радзивилла безумием, поэтому он с приближением войск самого Иоанна к Двине поспешил переправиться на ту сторону реки. За ним последовал отряд польских гусар (тоже в 300 человек), находившийся под командою ротмистра Альберта Оборского[208].
Администратор Ливонии Ходкевич держал свое войско в 4000 человек вне пределов страны, полагая благоразумно, что борьба с врагом, у которого 30 000 человек войска, невозможна[209].
При известии о нападении Иоанна на Ливонию Стефан Баторий, занятый войною с Данцигом, не знал, что делать. Противник посполитого рушенья, он готов был употребить в дело даже и эти военные силы, но недоумевал, куда их направить, против ли самого Иоанна, или в пределы московского государства, чтобы отвлечь силы царя из Ливонии для защиты своих собственных владений. Король предоставлял выбор плана военных действий на усмотрение виленского воеводы Николая Радзивилла. Вместе с тем он советовал воеводе нанимать поскорее солдат, потому что только при помощи их можно успешно вести борьбу[210].
Момент был действительно критический. После покорения Иоанном Ливонии опасность угрожала и самой Литве. Ввиду этого Баторий созвал литовское посполитое рушенье и назначил великим гетманом виленского воеводу Радзивилла[211].
Посполитое рушенье собиралось по обыкновению весьма медленно[212], а когда собралось, то в таком ничтожном количестве, что о движении против врага нечего было и думать[213].
Иоанн торжествовал: Ливония покорилась ему, истоптана была ногами его коней, по его собственному выражению. Завоевание страны он не считал нарушением договора с Речью Посполитой, ибо «николи того слова не было имяновано, что с Лифляндскою землею мир»[214]. Цель была достигнута: о дальнейших завоеваниях Иоанн не думал и готов был заключить с Речью Посполитой мир, лишь бы только Ливония признана была за ним[215]. Баторий смотрел на дело иначе.