Голова приятно кружилась, волшебный золотистый свет довольно быстро окутывал стены и пилоны, наплывал на чёрные своды.
В помещении находилось уже немало людей. Николаус насчитал до двадцати. Но, судя по количеству масок, что он видел в прихожей, братьев и сестёр ожидалось чуть ли не в два раза больше.
Взору Николауса представился настоящий маскарад — если иметь в виду разнообразие харь. На плечах же у гостей были одинаковые чёрные мантии.
Николаус оглядывал хари. При этом веселье так и разбирало его. И только скромность удерживала его сейчас от какой-нибудь озорной выходки.
Хари были такие привлекательные! Конечно же, и люди, что скрывались за ними...
Но даже хороню зная иных из присутствующих здесь, Николаус не смог бы разобраться, кто тут есть кто? За какой из харь, к примеру, скрывался тот капитан замковой стражи, иерарх? А за какой прятал загорелое лицо другой иерарх — пастух? За чёрными мантиями не видно было даже, где тут мужчины, где женщины?..
Николаус вспомнил, что он пришёл сюда за Мартиной, ему показалось на дороге, что её вели куда-то... сюда... насильно. Какой вздор! Здесь так замечательно. Разве можно сюда вести насильно?.. Николаус попробовал но сложению угадать Мартину, однако у него ничего не получилось. Сколько ни приглядывался он к фигурам, ни одна не напомнила ему фигурку худенькой служанки.
Кроме этой непредвиденной сложности, была в маскараде и несомненная очень забавная сторона: Николауса здесь все принимали за своего. И даже раскланивались с ним.
Братья и сёстры парами и поодиночке прохаживались между пилонами, сидели на скамейках у стен, стояли группками. Ожидали какого-то действа.
Время от времени открывалась дверь из прихожей, и всё новые ряженые входили в зал. Было удивительно и любопытно Николаусу видеть, как они кланялись пентаграмме у входа — кланялись наоборот; пригнув голову до самого пола, смотрели снизу назад, у себя из-под ног они глядели; а чтобы не метал свисающий край мантии, задирали его себе на крестец. При этом пришёптывали что-то — сатанинскую молитву, не иначе. Одни выглядели в таком поклоне комично, другие — вызывающе бесстыже, — в особенности те, что, войдя в состояние самозабвения, молитвенного упоения, начинали переступать с одной ноги на другую и делали это всё быстрее, и получалось, что они будто вертели задом. Но это никак не вызывало у Николауса неприязни, напротив, эти бесстыжие, крутящие задом ведьмы и колдуны были по своему милы. Поклонившись и помолившись, они проходили к середине подземного зала и тёрлись друг о друга спиной — это было их приветствие...
Ему и раньше приходилось видеть колдунов и гадателей, заклинателей и чародеев, ведьм. Что далеко заглядывать! На каждой ярмарке можно встретить чародея или колдуна, найди только человека, у которого следует спросить, и спроси у него правильно, не испугай, и он покажет, а за небольшую мзду и отведёт в тайное место, где тебе нагадают и предрекут, где по полёту птиц укажут твою судьбу, а по внутренностям жертвенной крысы назовут твои хворобы, где, превосходя природу вещей, вызовут призраков твоих умерших предков и позволят задать им вопрос, где в гранях волшебного, сияющего кристалла увидят потерянное тобой и то, что ты вскоре счастливо обретёшь, где, разбросив гадальные палочки, укажут вора, укравшего твоего коня или имущество, где дадут тебе нужную травку и посулят верную помощь тёмных сил, где отведут дурной глаз и дадут приворотное зелье, где подскажут, какие суеверные слова, какие заклятия, заговоры ты должен знать, как знаешь имя своё, а какие ты должен забыть напрочь, дабы себе не навредить. В каждой деревне есть своя ведьма, и в каждом городе, на каждой улице тоже ведьма найдётся — та, которую боятся и ненавидят, та, которую презирают и на след которой плюют и вслед которой крестятся, та, которая быстрее птицы переносится с места на место, та, которая при желании может пролезть в игольное ушко, которая, обуянная похотью, взывает ночами к демонам и предаётся любви с инкубом, которая знает способы соблазнения невинных ради умножения нечестия в свете, та, что ворует трупы и сжигает распятия, та, что может притянуть грозу и повалить хлеба, что может направить молнии на людей и животных, что может убить, лишь моргнув глазом, что может произвести жестокое градобитие, навести порчу на домашний скот, что может человеку придать облик зверя, а зверю облик человека, что может с помощью чародейства проникнуть в голову к тебе и сделать всякие обманы чувств и взять тебя телесно в обладание, что может наслать на тебя болезни и лишения, что может лишить мужчину его природного достоинства, а у женщины задержать силу деторождения, что может детей твоих посвятить демонам, что может выполнить ещё сотни и сотни иных лиходейств... но к которой бегут, когда череда лишений сводит с ума, когда при смерти родители или дети, когда прижмёт злая немочь, когда жестокая хвороба возьмёт тебя коликами за живот и заставит обнимать угол твоего дома, когда к скоту твоему привяжутся бесчисленные болячки, когда и тебе, и роду твоему грозят голод и смерть, и когда тебе уже всё равно, к каким силам обращаться за облегчением, та, к которой бегут мимо дома священника, мимо дома учёного врача, мимо дома уважаемого сановника за действенной и незамедлительной помощью бегут и несут последнее серебро... Но Николаусу никогда не доводилось видеть стольких служителей тёмных сил разом, никогда не доводилось бывать в ассамблее их, а попросту говоря — на шабаше.