Далее барон Аттендорн говорил о замке много и с любовью. Хотя в имеющихся Хрониках не указывалось, по чьему повелению и чьими руками Радбург начал строиться, но легенды говорили, что место для замка указал будто сам епископ Альберт фон Буксгевден, вооружённый апостол ливов. Это значит, что замку было много более трёх веков; иными словами, Радбург являлся почти ровесником Ливонскому орденскому государству. А вообще, до прихода в эти земли рыцарей, на холме будто располагалось некое древнее поселение туземцев... За всю историю замка враг ни разу не поднялся на его стены и ни разу чужие знамёна не реяли над его башнями. Замок сей давал надёжную защиту рыцарям от нападений туземных язычников, замок устрашал диких литовцев, мечтавших пограбить богатые ливонские усадьбы. Он долгое время был тем порогом, о который спотыкались враждебные соседи и с которого христиане несли язычникам слово истинной веры, он был тем амвоном, с коего лучшие сыны Германии возглашали над этим краем, забытым Богом, учение Христа. Радбург постоянно строился и перестраивался. Прежние хозяева его, как и нынешние, хотели сделать замок идеальным — удобным для жизни в нём и одновременно неприступным для врага. И за века надстраиваний и переделок, за века совершенствования всё в нём оказалось так продумано, испытано, устроено и переустроено, что лучшего замка, лучшей цитадели, кажется, и придумать было невозможно. Всё в замке оказалось крепко увязано — и службы, и укрепления, и жильё, и склады — и всё служило друг другу. И потому любой штурм Радбург мог отразить даже небольшими силами, любую осаду мог бы выдержать. Старинный замок Радбург следовало рассматривать как здоровый сложный организм, сотворённый Господом в мгновение высочайшего созидательного стояния и на вечную радость. И серединную башню в центре его можно было бы сравнить со всё увязывающим и за жизнь ответственным главным органом — печенью[41] о, не случайно орган этот расположен в середине тела!.. Замком семейство Аттендорнов владело уже лет тридцать, и нынешние хозяева тоже сделали немало, чтобы укрепить его: они углубили ров, сменили ворота, выковали новые цепи для подъёмного моста, укрыли стены и наружные башенки крышей, установили повыше пушки. И будь в Радбурге среди рыцарей хоть один поэт, он сказал бы, что Радбург — это мощное каменное колесо, которое уверенно катится из прошлого в будущее...
За этим вдохновенным монологом отца прекрасная Ангелика явно заскучала. Заметив перемену в её настроении, барон Аттендорн велел дочери отправляться спать, ибо время, сказал он, уже позднее, и юным девицам бодрствование во время оно вредно; у мужчин же, сказал, ещё найдутся важные темы для продолжения разговора. Ангелике не очень хотелось уходить, но, послушная воле отца, она безропотно поднялась со своего места. Поднялся и Аттендорн. Взяв со стола графин с вином и два кубка, он пригласил Николауса проследовать за ним на хозяйскую половину.
Глава 15
Бойся, брат-немец, бойся!
переди двинулся старик-слуга с двумя подсвечниками в руках, за ним — Аттендорн и Николаус. Такой же лестницей, что и по другую сторону от камина, они поднимались на галерею, откуда, похоже, был вход в покои хозяина замка. Краем глаза Николаус видел, как из полутьмы, со стороны кухни, вышли несколько слуг с большой тележкой и стали переставлять на неё со стола блюда.
Проходили мимо окон; синеватый свет позднего вечера едва пробивался внутрь и тут же угасал. Поэтому мраморную статую Мадонны, поставленную в нише на повороте лестницы, статую, о которой говорил накануне Хинрик, Николаус не успел рассмотреть. По холодному мраморному лицу Девы Марии только слегка скользнул свет свечей, и тёмная грузная фигура барона заслонила обзор. Николаусу показалось, что барон, проходя мимо статуи, почтительно и печально, на краткий миг склонил голову — получилось, как будто кивнул.
В покоях барона Николаус увидел всё те же массивные резные панели, старинные выцветшие гобелены. В углу было установлено вишнёвого цвета знамя барона на крепком, отполированном руками знаменосцев древке. Слегка склонённое древко давало возможность полотнищу развернуться. На потемневшем от времени шёлке был изображён герб Аттендорнов — каменная крепость с тремя зубчатыми башенками и два ангела, трубящие над ней. Между ангелами искрился и переливался вышитый бисером девиз «Suo loco» — «На своём месте»; сильный девиз, словно клятва рыцаря, которому всегда можно довериться как человеку чести, на которого всегда можно опереться в трудное время, ибо он непременно и хорошо исполнит то, что обязан исполнить, поскольку он на своём месте заслуженно и навсегда, и он здесь лучший, избранный, он здесь — рука епископа и глас Божий. По краям знамени Николаус рассмотрел бахромы, а на противоположном древку крае — язычок-schwenkle. Знамя это говорило о высоком положении Ульриха фон Аттендорна среди других рыцарей. Старый Аттендорн был рыцарь-баннерет, имевший древнюю привилегию вести во время битвы своё воинство под собственным флагом. У рыцарей рангом пониже, у рыцарей-бакалавров, такой привилегии не было.
41
В ту далекую эпоху учёные-медики именно печень называли главным жизнеобеспечивающим органом.