Впрочем наивно было бы верить в то, что с дьяволом всё так просто: захотел ребёнка и — вот тебе ребёнок, разрешайся от бремени, души, кипяти. Дьявол выдумчив и насмешлив и любит покуражиться над теми, кто верит в него. И невозможно предугадать, сколь злы могут быть его шутки: кому-то он только в ухо посвистит, уж через день эту женщину раздует, но ничего не родит она, кроме дьявольского свиста, настанет срок и сдуется она, как сдувается мех волынки; к кому-то дьявол явится глухой ночью и подарит волчью шкуру, велит надеть, а как наденет нечестивая баба эту шкуру, так в волчицу и обратится, и до самого утра править ею будет волчий нрав, и родит она, придёт час, волчонка; а другой нечестивой бабёнке подкинет дьявол адское семя своё соринкою в пищу, съест соринку баба и понесёт, и в известный час вылетит из неё трескучая сорока или повалит из неё густой дым... Рассказывали, что в городке Валк одна молодая ведьма зачала от дьявола, и, когда пришло время разрешиться от бремени, она, как водится, позвала опытную повитуху. Каково же было изумление повитухи, когда из чрева роженицы появилась голова взрослого человека, мужчины привлекательной наружности с ухоженной бородкой клинышком и рыжеватыми усами; у головы этой не было тела, а только розовая культяшка, покрытая белёсыми волосками; и была голова мертва. Потом появилось на свет бездыханное тело змеи с двумя ножками. После того, как и это родилось, и уж повитуха ожидала последа, родился ещё живой поросёнок — по виду вполне нормальный поросёнок. И уж затем показался послед. Когда повивальная бабка расправила послед, она увидела в нём чёткий лик Сатаны; и не отпечатком был этот лик, а выпуклый, словно настоящий лик. Здесь поняла повитуха, что сам Сатана и был отцом — и новорождённой голове человеческой, и телу змеи с ножками, и поросёнку. Догадалась повитуха, что приплоды сии повторяли те образы, в коих Сатана с юной ведьмой был близок: то он молодым смазливым человеком к ней подходил да под подол забирался, то осторожным змеем к ней под одеяло заползал, а то взгромождался на неё похотливым кабаном... Кабы это обычная была повивальная бабка, очень бы она испугалась, и крестилась бы, и молилась бы, и падала ниц перед распятием, и все три приплода вместе с последом в реке Педеле она бы непременно утопила. Но бабка сама была ведьма, и она знала, как поступить. Всё она в жаровне сожгла, несгоревшие кости смолола и получила много серого порошка. Этот порошок потом долго использовала при приготовлении волшебной летательной мази. Свой рецепт у неё был.
Однако мало уметь приготовить волшебную мазь, нужно ещё знать, как правильно ею пользоваться. Нужно взять какую-нибудь грубую сухую тряпицу и растереть ею всё тело так, чтобы кожа покраснела и разогрелась, чтобы дышала кожа, чтобы она жадно впитывала всё, что на неё нанесено. Вот когда кожа таким образом подготовлена, на неё и наносится мазь. И действие её тогда имеет место быстро. Особенно если ещё по небу ходит полная луна.
Обычно путешествие в собрание совершается верхом на корове или быке, на козле или телёнке, на большой собаке. Но при желании ведьма может обойтись и без провожатых, может использовать в качестве экипажа простейшую палку с расщеплённым концом, никому не нужный посох, простоявший полвека за печкой, пли метлу, или даже вилы, грабли, ухват, кочергу; достаточно натереть один из названных предметов той же волшебной мазью, сесть на него верхом, вылететь из дома непременно через печную трубу — и вот тебе уже миля не миля, а бесконечный мир под луной — твоё царство... Какое бы дальнее путешествие ни было, оно займёт не много времени, поэтому ведьма, сидящая верхом на помеле, не может, в отличие от других людей, назвать мир под луной бесконечным; об одном должна помнить ведьма, собирающаяся совершить путешествие в собрание верхом на палке, и одного она должна опасаться: если палка с расщеплённым концом или черенок метлы, вил вырезан из иудейской акации — дерева, на котором повесился Иуда Искариот, — полёт на такой палке может закончиться для неё гибелью, так как дерево это известно своей способностью поражать лихорадок, упырей и иную нечистую силу.
...От страха Мартина была мертвенно бледна; и руки, и ноги у неё дрожали мелкой дрожью. Но была она послушна, госпоже своей слово против молвить не могла.