Пальто соскользнуло у меня с плеч и с мягким стуком упало на пол. Райка открыла глаза и с недоумением посмотрела на меня. На лице ее быстро сменились выражения растерянности и испуга. Одной рукой она отталкивала Володькину голову, а другой пыталась набросить на себя свалившуюся рядом комбинацию. Володя почувствовал что-то неладное, и повернул голову в мою сторону. Губы, нос и щеки его были влажные, глаза растеряно бегали, переходя с меня на обнаженную Райку. Он вскочил на ноги, и, очевидно, не зная что сказать и делать в создавшейся ситуации, глупо спросил меня: «Ты уже вернулась?»
Я была соверешенно растеряна и не знала, что мне делать. Чувства гнева, стыда, оскорбленного самолюбия переполняли меня. Глаза мои наполнились слезами, и я уже ничего не видела. Совершенно машинально я подняла пальто, повернулась, открыла дверь и вышла на улицу, ноги несли меня прочь. Потом подвернулась какая-то лавочка. Я села на нее и некоторое время сидела без мыслей в голове, уставившись вдаль. Постепенно я начала успокаиваться и думать, что мне делать дальше. Будущее представлялось мне безрадостным, личная жизнь казалась кончившейся навсегда. Потом более земные мысли заняли мое внимание. Нужно было думать о ночлеге. О возвращении домой мысли у меня даже не возникло. Я вспомнила о своей подруге Лии и решила зайти к ней. Документы и деньги к счастью оказались у меня с собой, а о чемодане с вещами я как-то в это время не думала. Когда я позвонила у квартиры Лии, и только тогда вспомнила, что она не приходила на вокзал, хотя должна была ехать с нами. Дверь мне открыла мать Лии, Антонина Ивановна. Я давно с ней не виделась, но зная ее гостеприимный характер, не сомневалась, что она с радостью разрешит мне переночевать у них. Я рано потеряла мать (отец в свое время бросил нас) и Антонина Ивановна в какой-то степени заменила мне мать, особенно когда я училась в школе и жила у тетки.
— Наташенька! Как хорошо, что ты пришла, — сказала Антонина Ивановна, — Ты так нужна сейчас Лие, она только сегодня говорила о тебе, но мы думали, что ты уже уехала. Я ничего не понимая, что произошло с Лией, зашла в ее комнату. Лия лежала на кровати лицом вниз. Но она сразу вскочила как только услышала мой голос.
— Мама, выйди, мне надо поговорить с Наташей.
Антонина Ивановна тревожно посмотрела на нас и вышла, закрыв дверь. Как только за матерью закрылась дверь, Лия бросилась мне на грудь и разрыдалась.
— Лия, ну перестань, что случилось?
Я как могла успокаивала Лию.
— Наташа, я совершила непоправимую ошибку. Для меня все кончилось!
— Что кончилось?
— Все кончилось! — Жизнь кончилась, счастье кончилось!
Она опять расплакалась.
— Наташа, я больше не девушка. Ты знаешь Тольку Силаева?
Я кивнула
— Толька, подлец, воспользовался тем, что я к нему хорошо относилась. Когда все расходились, он задержал меня, предложил выпить еще на прощанье, и стал лезть ко мне своими лапами. Я плохо соображала уже, что он делает. Повалил меня на кровать и я … Я даже не могу сказать, что он меня изнасиловал. Я просто уже ничего не соображала и не сопротивлялась. Очнулась, когда уже все кончилось. Он гладил меня, бормотал какие-то извинения. Ненавижу его сальную похотливую рожу! Господи! И такому слизняку досталась моя девственность! Наташа, я не могу маме в глаза смотреть. Как я с вами со всеми буду встречаться? Я не могу ходить по улицам, показываться на люди. Мне кажется, что все смотрят на меня и видят, что я уже не девушка, что меня трогали потные, грязные лапы. Если бы ты видела этого гада, когда он раздет. Меня до сих пор тошнит, только я вспомню это.
Я как могла успокаивала Лию, хотя не меньше ее нуждалась в утешении. Всю ночь мы прошептались в темноте, лежа на одной кровати, строя планы на будущее и делясь взаимными обидами. Моя история потрясла Лию. Со жгучим любопытством она выспрашивала подробности у меня. К утру было выработано решение: кончить институт, вместе завербоваться на какую-нибудь метеостанцию и постараться обходить мужчин.
Глава 3. Лия
Мужчина был очень тяжел. Мы с Наташей с трудом втащили его в аппаратную. Он весь обледенел. Мы стащили с него верхнюю одежду, рубашку, трико, и перенесли на Наташкину кровать. Наташа взяла шерстяной шарф, смочила его спиртом и велела мне растирать его, а сама стала греть воду, возиться с аптечкой. Я растеряно смотрела на распростертого передо мной богатыря заросшего густой рыжеватой бородой, и не знала, с чего начать. Видя мою растерянность, Наташа подошла, решительным движением сняла с пострадавшего трусы, вместо них набросила полотенце и показала как надо растирать, обратив мое внимание на ноги и правую руку, пальцы на которых совсем побелели. Я энергично принялась за дело и через несколько минут пальцы уже не были белыми, а тело порозовело. От моих резких движений полотенце несколько раз сдвигалось, я поправляла его, стараясь не смотреть, что там под ним, но глаза мои время от времени останавливались на полотенце и перед моими глазами вставала картина, которую я видела всего несколько мгновений, пока Наташа не набросила полотенце. Мужчина открыл глаза и что-то проговорил. Я закутала его нашими одеялами и Наташиной шубкой. Наташа стала поить его лекарствами и чаем, а мне велела выходить на связь.
Поздно вечером, покончив, наконец, со всеми хлопотами, мы улеглись в моей комнате на кровати. Взволнованная проишедшим событием, я никак не могла уснуть. В памяти вставали картины, навеянные видом тела обнаженного мужчины.
Наше решение с Наташей избегать мужчин я переносила довольно легко. Наташе же приходилось труднее. За год супружеской жизни она привыкла регулярно удовлетворять свою страсть, а здесь на отдаленной метеостанции, мы долгое время оставались одни. Однажды непогода занесла к нам на станцию группу туристов. Они переночевали у нас в аппаратной и на следующий день ушли дальше. После их ухода мы обнаружили оставленный датский журнал и три вложенные в него фотографии. Журнал был оставлен, конечно, не случайно, преднамеренно, дабы вогнать в смущение двух одиноких девушек. Наташа рассматривала картинки с определенным пониманием того, что там было изображено. Для меня же каждая картинка была откровением. Когда мы это рассматривали, мы краснели и бледнели, смущенно переглядываясь и старались побыстрее перевернуть наиболее откровенную картинку, а потом острое волнующее любопытство заставляло снова вернуться к ней. Фотографии в журнал были вложены с большим знанием дела и определенным вкусом. Весь журнал был посвящен двум женщинам, удовлетворявшим друг друга без посредства мужчин. Ну прямо для нас с Наташей. Фотографии же были другого рода. На одной из них лежал на спине ногами к объективу обнаженный мужчина. Ноги его были сдвинуты, все тело напряжено, половой член, стоящий вертикально, до половины был погружен во влагалище женщины, сидевшей на корточках. Ноги женщины были широко раздвинуты. Из всей одежды на ней были чулки, прикрепленные к узкому поясу. Правой рукой она направляла член в себя. На лице ее была улыбка. На другой изображена стоящая на каком-то возвышении на четвереньках девушка. Сзади нее стоял мужчина и вводил свой член между ее ягодицами. Я сначала была удивлена разве можно не в то отверстие? Но Наташа меня просветила, что в такой позе как раз удобно вводить член именно туда, куда надо. Девушка была очень миловидной и с каким-то неопределенно-трогательным выражением смотрела на стоящего сзади нее юношу, сложением чем-то напоминающего незнакомца. Третья фотография окончательно вогнала меня в краску. На ковре лежала женщина, над ней лицом к ее ногам — на четвереньках — мужчина. Губами он прильнул к лону женщины, а головка его члена была у нее во рту. Выражение неописуемой страсти было на их лицах. Наташа сказала, что подобные картинки ей знакомы. Я поняла, на что она намекает и пристала к ней, чтобы она рассказала подробности. Рассказ ее произвел на меня необычайное впечатление. С одной стороны действия казались мне страшными, с другой — возбуждали острое любопытство и желание испытать самой это.