Я словно превратился в сказочного Фэт-Фрумоса, который никак не мог вырваться из волшебного леса и все время возвращался к замку феи. Уж не помню, о чем дальше говорится в сказке, но я упорно сопротивлялся и призывал себя к благоразумию: я думал о том, что фея могла быть заколдованной и оказаться на самом деле ведьмой, и тогда… Я говорил себе, что лучше синица в руках, чем журавль в небе… Вот только журавль мне казался привлекательней ручной синицы…
По правде говоря, я мог бы спрятать за пазухой уже пойманную синицу и попытаться сцапать заодно и высоко парящего журавля…
Совсем потеряв покой от этих мыслей, я решил снова взять командировку в тот город. Но шеф послал меня совсем в другое место. В течение трех недель я должен был проверять финансовую деятельность одного из маслобойных заводов на севере Молдавии. Автобус отходил только завтра, и впереди у меня был еще длинный июльский день. Я решил съездить домой, к родителям. Отец был на работе, а мама, которая почти всегда недомогала, осталась и в тот день дома.
— На сколько дней ты приехал? — спросила она меня с надеждой в голосе.
— На восемнадцать… часов.
— И то хорошо, ты ведь дома не был, чтоб не соврать, с самой пасхи…
— До утра я должен уехать в район, чтобы успеть на семичасовой автобус, — прервал я ее, чтобы перевести разговор на другую тему, потому что почувствовал — мама приготовилась отчитывать меня.
— Ты куда поедешь, в Унгены?
— Нет, дальше, на север.
— И что ты там будешь проверять?
— Маслозавод.
— И что, тебе дают документы просматривать? И ты не боишься? — Мама испуганно поднесла руку ко рту.
— Чего мне бояться? — недоуменно спросил я.
— Ох, Кристя, не забывай, разные люди бывают на этом свете. Лицемерный и нечестный человек — самый опасный из всех.
Мама все еще считала, что ее сын — по-прежнему слабый и наивный ребенок, а значит, нуждается в наставлениях и советах.
Поев, я немного поработал в саду, закончил пропалывать небольшой виноградник, потонувший в бурьяне, а вечером зашел к деду.
Его дом, стоявший на пологом склоне, был со всех сторон залит солнцем. Поэтому в любое время года на высокой глиняной приспе было тепло и безветренно, а в летнюю жару на нее ложилась спасительная тень от старых виноградных кустов. Если поднимался ветер, ива плотной стеной прикрывала дом сзади, а когда лил дождь, широкий навес из дранки надежно защищал тех, кто сидел на приспе.
Дед, в белой рубахе, сидел в тени и выбивал кукурузу. Справа от него стоял наполовину заполненный зерном мешок, старик коленями придерживал деревянную бадью.
Дед заметил меня у ворот, радостно улыбнулся и лукаво сказал в ответ на мое приветствие:
— Охо-хо, внучек, знать не изменила тебе память, раз не позабыл ко мне дорожку.
— Да нет, деда, позабыл, хорошо, подвернулся добрый человек и указал путь… — ответил я тем же шутливым тоном.
— Хорошие у нас люди, хорошие, — согласился дед.
Я нашел у небольшой печурки ведро, перевернул его и сел рядом.
— Ты пришел сказать мне что-то или попрощаться?
— И сказать, и попрощаться, но главное — зашел посмотреть, как ты ладишь со старостью.
Он на миг задумался, в то время, как его руки продолжали механически потрошить початки.
— Мое дело, — стариковское, ты вот скажи лучше, как сам поживаешь, доволен ли жизнью или тащишь ее на спине, как мельничный жернов?
— Живу хорошо и всем доволен, — ответил я, пытаясь между тем угадать, куда он клонит.
— А коли хорошо живешь, что ж до сих пор один как сыч? Когда же ты приведешь в дом женушку-красу, молодую да разумную?
— Э-хе-хе, дед, все, что ты перечислил, в одной девушке трудно найти.
— Искать надо, хорошее долго ищут.
— Это когда клюнет тебя птица счастья в лоб, может, тогда и найдешь.
— Птица счастья? — удивился дед и внимательно посмотрел на меня.
— Да, так говорят.
— А что ты знаешь об этой птице?
— Что мне знать?! Разве есть такая на свете? Это я от тебя про нее услышал…
— Так знай, что есть такая птица, — серьезно сказал дед.
— То есть как? — Я разинул рот.
— Да, есть такая птица и всю свою жизнь она проводит высоко в небе, над облаками. Это самая быстрая птица, за ее полетом никто не может уследить, она проносится над человеком, словно молния. И никогда не садится на землю; только коснется ногами земли, сразу же погибает. Эта птица свивает себе гнездо на самых высоких скалах, на краю пропасти. И как только птенцы набираются сил, она сбрасывает их в эту пропасть. В падении они учатся летать, и самые достойные из них навсегда взмывают ввысь, под облака, и живут всю свою жизнь только в полете. Когда эта птица чувствует, что приближается ее конец, она собирает остатки сил, взмывает под самый купол неба, свернувшись комком, срывается вниз и разбивается о скалы, ничего от нее не остается. А тот человек, которому доведется увидеть эту птицу хотя бы один разок, станет счастливым, удача всегда будет сопутствовать ему в жизни.