Крякин засмеялся: -- Забавный вы! в вас есть что-то более чем сентиментальное. Вы хотели бы воевать без крови. Нет-с, война есть война! а что касается еврея, то он великолепно продаст нас за 30 серебряников.
-- Вы не смеете этого говорить! -- воскликнул Борисов.
-- И очень смею, -- ответил Крякин, -- и говорю об этом с полным убеждением. Как ваш еврей ночью прошел наши проволочные заграждения? Что он там делал?
-- Я вам уже сказал, что он возвращался от сына.
-- Так... А я скажу, что это требует проверки.
Борисов замолчал.
Крякин лег в постель и продолжал говорить:
-- Доказано уже, что евреи руководят немецкой стрельбой, подают сигналы, сообщают всякое наше передвижение. Скажите, пожалуйста, откуда немцы тотчас узнают, что такой-то полк пришел туда-то, такой-то батальон передвинулся в такое-то место. Объясните мне, пожалуйста, как это вышло, что, когда наш батальон занял фольварк Зианчек, так нас тотчас стали осыпать снарядами.
-- Хорошо организована разведочная служба, -- ответил Борисов.
-- Очень даже хорошо, -- усмехнулся Крякин, -- все еврейское население на службе.
-- Перестаньте, -- резко остановил его Борисов. -- Вы не хотите понять, что вы говорите. Хороша их служба, если эти немцы их разоряют, бьют, вешают. Кто больше евреев пострадал в эту войну? а вы еще говорите такую клевету.
-- Как угодно. Будем молчать, -- холодно ответил Крякин, и они замолчали.
Их сдружила боевая жизнь, но они были совершенно различны, как по своим взглядам, так и по своей жизни до войны.
V.
На другой день Борисов принял роту. Вечером он с Крякиным вернулся из собрания, где поужинал и прочитал приказ и уже собирался ложиться спать, когда в комнату вошел фельдфебель и сказал:
-- Наши захватили двух немцев и шпиона.
-- Еврея? -- быстро спросил Крякин.
-- Так точно, жид, -- ответил фельдфебель.
-- Ну, вот вам! -- с торжеством воскликнул Крякин.
Борисов досадливо отмахнулся и обратился к фельдфебелю:
-- Почему шпиона?
-- Так что он с немцами был и жид.
-- Проведи в казарму; я сейчас.
Борисов надел шашку и прошел в казарму, куда под конвоем четырех солдат привели двух немцев и еврея. Борисов сел к столу и подозвал немцев. Это были два рослых, крепких солдата в уланской форме. У одного лицо было разбито и окровавлено, у другого была окровавлена рука, и он поддерживал ее здоровой рукою.
-- Кто взял? -- спросил Борисов.
-- Так что мы, -- ответили двое солдат, выдвигаясь вперед.
-- Как их взяли?
-- А тут, у леса стояли и подле них этот жид значит, и промеж себя что-то говорили, и жид все рукою указывал; мы, это, подкрались и их взяли. Этого Осипов прикладом ударил, а этого я штыком, -- и солдат указал сперва на немца с разбитым лицом, а потом на немца с пораненной рукой.
-- А еврей где?
-- Тут... -- солдаты отодвинулись.
Раздался жалкий крик. Борисов поднял голову и вздрогнул: два солдата держали Хаима Струнку. Рыжие волосы его выбились из-под шапки, борода тряслась от волнения, и он моргал воспаленными глазами.
-- Ваше высокородие! -- закричал он пронзительным голосом. -- Ваше высокородие! и я завсем не виноват; я шел домой от сына, они мне встретились и спросили дорогу, а я говорил, что ничего не знаю, а в это время меня схватили. Что я такого делал, скажите мне для Бога? Почему я и шпион? Ваше высокородие! -- закричал он и рванулся вперед. -- Вы же меня знаете, вы же у меня были ночью. Чи я, разве, шпион? Говорите, пожалуйста.
Он в отчаянии протянул руки, и голос его оборвался.
Солдаты окружили стол, за которым сидел Борисов, пленников и еврея безмолвной толпою. Пламя нагоревших свечей колебалось и странная, причудливые тени качались на стене и загибались на потолке.
Борисов смущенно отвернулся. Сердце его сжалось тоской.
-- Уведите его, -- сказал он.
Еврей забился в руках солдат и закричал пронзительным голосом:
-- Ну, пожалуйста, отпустите меня! Лия, дочка моя...
Солдаты уволокли его, и голос его замер.
Борисов обратился к немцам и заговорил с ними на немецком языке. Солдат с разбитой головою угрюмо молчал и на все вопросы только качал головою, а солдат с раненой рукою объяснил, что они принадлежат к эскадрону, проскочившему за линию фортов. Их лошади были убиты, и они трое суток блуждали и прятались без еды и сна. Случайно набрели на еврея и хотели расспросить у него дорогу, когда на них напали и захватили.
Борисов с тяжелым чувством вернулся к себе.
Крякин лежал в постели и тотчас спросил: