Солнце уже поднялось, но жаркой силы в нем еще не было.
— Батя, может, найдется две газетки? — попросил Игорь, снимая кофту. — Сделаю две панамки на головы. И будем разгуливать, как на побережье Черного моря, — и закатал до колен штанины.
У порога заскулил щенок — клюнула утка, отгоняя его от корытца с вяло плавающими в нем, в мутной воде, золотистыми карасиками.
Игорь плеснул в корытце свежей воды из ведра и поднял щенка с его мокрой кисточкой на голом брюшке. Кисточка щекотала ладонь. Погладил щенка, уговаривая:
— Не плачь, цуценька, ну не плачь! Ух она, какая зверюка! Вот полежи, погрейся на солнышке! — расстелил кофту на штабель старых досок, приготовленных для бани, и посадил щенка, удивляясь тому, как любят, понимают собаки человеческую ласку и просят ее.
— Вот квасок, холодный. Как бы не простудиться! Вот тебе, дед, махорка, — Онисья поставила в тень от досок двухлитровую банку с квасом и вытерла руки о свой желтенький безрукавый халатик. — Нести воды?
— Неси.
Скоро стены подросли вершка на три. Уже поставили коробку под дверь, и Игорь стал радоваться тому, что осталось пустяк и вот-вот можно будет отойти и полюбоваться на почти готовую баню. Сегодня же он повесит дверь, вставит оконную раму, а, может быть, еще успеет поднять стропила под крышу. А тетка Онисья сама станет заводить раствор и обмазывать стены.
Плечи и спину уже пощипывало от солнца. Игорь подумал о том, что пора бы уже съездить на озерко искупаться.
— Батя, искупаться не хочешь? Да брось ты свои одежки, солнце-то как палит! У меня вон уже ноги покраснели, а спина аж горит!
— Холодно что-то мне, Игорь. И хвори не чувствую, а холодно. Я уже и забыл, когда купался…
— Что ты, что ты, отец, купаться!? Вон охолонись из ведерка…
— Ладно, охолонусь… А ну-к, брысь отселя, — сказал он на жену и весело запел:
Игорь рассмеялся и, повернувшись увидел их.
В легонькой синей кофточке и в обтягивающих спортивных трико, с хитро учесанной горкой волос на макушке, стояла Шурочка, за ней, помахивая капроновой фляжкой, нетерпеливо мялся заспанный Зюзин. У Зюзина ползли вверх и надменно гнулись брови.
Игорь, заметив какое-то ликование в лице Ефима, крепко вспыхнул, смешался и, разыскивая глазами брюки, наткнулся на ее удивленный взгляд и ляпнул:
— Ага… Проходите… Как это вы сюда забрели? — торопливо надернул брюки и снова пригласил: — Да проходите. Садитесь. Чего ж стоять-то…
— Доброе утро! — сказала Шурочка Петру Алексеевичу и Онисье.
— Здравствуйте! — сказали те вместе.
Онисья подтащила скамью, смахнула с нее глину:
— Садитесь, гостеньки, устали небось?
— Как забрели, говоришь? — повернулась Шурочка к Игорю. — Да просто. Шли, шли и вышли… Хозяюшка! — сказала Шурочка, — водицы бы нам…
— Кваску я вам… — метнулась в избу. Принесла эмалированные зеленые кружки, налила: — Пейте на здоровье!..
— И знаете, если можно, дайте щепотку соли. Забыли соль. А помидоры без соли невкусные…
— И сольцы можно — айдате в избу, нагребу…
Суетясь у посудного шкафчика, Онисья сказала:
— Игорек вон помидоры с сахаром любит, с медом…
— Уж не сын ли? — спросила Шурочка, оглядывая огромную печь, кровать с кружевным подвесом, с горкой подушек, пышные алые цветы герани и патефон на этажерке.
— Да почти сын… Родственник… — смешалась Онисья.
— А что строите?
— Баньку. Осенесь вот эту избу начали делать. Всю весну маялись.
— Дорого встала?
— Нет. За машину только да за кирпич вон для баньки… Все Игорь…
— Эй, скоро что ли? — страдая от нетерпения, позвал Ефим. — Костер-то потухнет…
— Иду, иду… Ну, спасибо за квас, — сказала Шурочка и, не взглянув на хозяйку, вышла.
Игорь понуро сидел на скамье, поигрывал со щенком.
— Приходи к нам в гости! Во-он за стожками… Угостим вином и сардельками, поджаренными на костре. Таких ты не едал — деликатес…
— Чего эт он пойдет? У нас и свое все есть… — встряла Онисья.
— Работничков-то в наше время днем с огнем искать надо. Так что вы уж не заморите человека, — отпарировала Шурочка.
Игорь не спеша поднялся, снял брюки и, не глядя на гостей, двинулся к озеру:
— Батя, я покупаюсь, — сказал он.
Игорь бежал по плахам к лодке и все не мог унять смятение от встречи и все не мог понять, отчего же он чувствует себя так потерянно, стыдно.
Следом за ним прибежал взволнованный, легонький Петр Алексеевич, но Игорь уже оттолкнул лодку, и старик, запыхавшись, успел только помахать руками, крикнуть: