И лес теперь тебе — родимый дом.
В лесу раскинут лагерь. Чуть мерцает
В углу землянки тусклый огонёк,
И Катя, наклонясь над ним, читает
Письмо из дому... «Как теперь далёк
Тот вечер, Лиза!.. Помнишь, как, бывало,
Над книгою мечтали мы вдвоём?» —
«Да что ты, Катя, вдруг затосковала?
Всё сбудется. Мы всё ещё вернём».
И ты дровец подбросила в печурку —
В землянке стало сразу веселей,—
Сняла платок и стёганую куртку,
Повесила на гвоздик у дверей.
«Вот кончится война, а это будет,
И мы тогда из тысячи орудий
Дадим салют, и песни, словно птицы,
На крыльях полетят под облака,
И мы счастливые увидим лица,
Знамёна славы каждого полка».
И все, кто был в землянке, все воочью
Увидели вдали сиянье дня.
«В разведку я иду сегодня ночью,
Ты, Катя, не тревожься за меня...»
Ненастье. Ночь. И ты идёшь в разведку.
Тревожно ловит ухо каждый звук.
Взлетела птица, ветер тронул ветку.
А вдруг недобрый след какой, а вдруг?
Прислушалась. Нащупала рукой
Наган в кармане. Пальцы крепко сжаты.
На поясе подвешены гранаты.
Раздался выстрел где-то далеко.
За ним второй и третий. Может статься,
Свои стреляют, выйдя на большак?
«Мне ночью надо к станции пробраться,
Пока не рассвело, покуда мрак».
Шумят верхушки сосен, тёмных елей...
Как изменилась ты за этот срок,
За эти многотрудные недели,
За эти версты пройденных дорог!
Но не усталость, нет, я вижу в этой,
Как у бойца, суровой складке губ,
В твоей морщинке первой, чуть заметной,
В решимости за всё воздать врагу.
Сильна ты силой Партии, народа.
Всей силою земли своей родной.
И снова ночь. И снова день похода.
На всех фронтах идёт смертельный бой.
Недолго ждать и праздника осталось.
Ты вспомнила, как в прошлые года
Кругом в кумач всё ярко одевалось
И загоралась красная звезда.
И ты друзей припоминаешь лица.
«Разведчики мои, где вы теперь?
С победой вам желаю возвратиться,
Со славой возвратиться, без потерь!»
Но без потерь нельзя. В войне жестокой
Грозит опасность каждому из нас...
Филиппов Ваня здесь неподалёку
Захвачен был, но донесенье спас.
Горюет мать в Селукском сельсовете:
«Сыночек мой, голубчик мой родной!
Штыками растерзали на рассвете...
Как вороны кружились над тобой!»
Неподалёку от райкома жил
Володя Павлов, рослый, сероглазый,
Он в тыл врага разведчиком ходил,
Его настигли. Он замучен был.
Правдивый, смелый... Ты на месте сразу
Остановилась — может, на минуту.
Дорога близко. Слышен стук колёс.
И сердце вдруг забилось почему-то,
И ветер до тебя слова донёс:
«Каратели, как волки, всюду рыщут...
У них взорвали наши семь машин...
Разведчиков убили... Чайку ищут...»
И снова только шёпоты вершин.
7
Дверь в землянку тихо отворилась.
Купорова Маня на пороге,
Развязав платок, остановилась:
Ей пришлось вернуться с полдороги.
Заблудилась, потеряв тропинку.
Будто виноватая, стоит,
Теребит в руках свою косынку
И, волнуясь, Лизе говорит:
«Привела меня в село дорога,
Вижу — бабы вышли за водой.
У колодца их собралось много,
Говорят о чём-то меж собой.
Слышу я, как нищенка одна
Про Москву им всякий вздор болтает,
Что Москва фашистам отдана,
И для виду слезы вытирает.
«Врёт она! Не верьте! — Как в дурмане,
С нищенки платок я сорвала: —
Это ты, Аришка?! Не обманешь!
Убирайся прочь, пока цела!..»
Бабы зашумели у колодца...» —
«Но ведь это, Маня, не конец,—
Сколько их, таких, ещё найдётся.
А тебе спасибо. Молодец!
Завтра я пойду по деревням».
Сумерки сгущались по углам.
Все притихли. Опускался вечер.
Близок час. И Лиза поднялась,
Ватник свой накинула на плечи,
Села, за наушники взялась.
Долгим ей казалось ожиданье.
В этот час в Москве... Но что ж молчит
Радио? И, затаив дыханье,
Слышит вдруг сквозь ветра завыванье —
Над страной, через фронты летит
Голоса далёкое звучанье:
Это голос Партии могучий
Говорит с народом в грозный час.
Это вдруг пробившийся сквозь тучи
Свет надежды озаряет нас.
8
Я хочу запомнить всё, как было, -
Весь твой трудный быт военных дней.
Вот и годовщина наступила,
Да не видно праздничных огней.
Не пылают флаги над толпою,
В полный голос песня не слышна.
Но и здесь заботливой рукою
К празднику землянка убрана.
Вытоплена печь, обед сготовлен
И для всех постирано бельё.
Ай да Чайка! Командир доволен,
Весь отряд благодарит её...
Был совсем не пышным пир в землянке,
Всё же в ней застолица была.
Кто-то взял гармонь и тронул планки —
И в землянке песня ожила.
Позабытая, своя, родная,
Что певали дома вечерком,
К сердцу подошла, напоминая
Каждому о чём-то о своём:
Боль разлуки или радость встречи,
Солнечный, ненастный ли денёк?
Плыл в окне черёмуховый вечер
И мигал знакомый огонёк.
Каждый звук о родине напомнил
И о том, что было далеко.
Чей-то вздох, тяжёлый и безмолвный,
Отозвался в песне глубоко.
Песня шла. На берег выходила,
Там, где Волга матушка-река;
Вот она винтовку зарядила,
Залегла у ближнего леска.
И такая огненная сила,
Запылав, по жилам потекла,
Будто это мать заголосила
На краю горящего села.
Будто бы голодных ребятишек
С белизной бескровной на щеках,
Маленьких Ванюшек, Танек, Гришек
Песня поднимала на руках.
Ласково к груди их прижимая,
Ватником укрыла потеплей,
Отдала паёк свой, повторяя:
«Это вам»,— и встала у дверей.
Положил боец свою гармошку,
Попросил: «Нельзя ли огонька?»
Закурил, помедлив, козью ножку,
Чтоб скорей развеялась тоска.
И курил, застенчивый да ладный,
Деловито, не спеша курил.
Взял винтовку с козел аккуратно
И, затвором щёлкнув, зарядил.
Командир сказал: «С таким народом
И невзгода, братцы, не страшна.
Ты женат?» — «Так точно. Больше года.
Маленького ждёт на днях жена».
Отвернулся. И румянец кроткий
Залил щёки: «Будем воевать...»
И затвор погладил у винтовки,
И пошёл — чего же зря стоять?
Шёл и думал: жить ему хотелось
И растить парнишку-сорванца,
А ещё, ещё ему хотелось,