– Ну, не ной – с досадой прервала ее Лиза. – Что же, совсем не осталось?
– Нешто квас остался? Посмотри в сенцах.
Я присел на скамью. В комнате было чисто. Над печкой не роились мухи, как это часто бывает в деревенских избах, не воняло кислой овчиной и сырой золой, с деревянного пола еще не сошла желтая краска. Над кроватью висела репродукция какого-то святого, рядом выцветший плакат Бритни Спирс и маленькое фото Тани Булановой с альбома «Русское сердце». На подоконнике цвела герань и валялась пачка из-под Беломора. Лиза вернулась с кружкой какого-то пузырящегося, оранжевого пойла, которое я постарался выпить одним махом, перекрыв обонятельные каналы.
– Спасибо, зайка.
–Еще?
–Нет, нет, достаточно.
– Зайка. С ума сойти. Зайка. Слыхала, бабуль?
– Ну что привязалась к человеку? Обругал он тебя что ли? Вы, мил человек, не из Острова ли будете, не из собеса?
Тут бабка Авдотья пустилась в долгий рассказ о своих мытарствах в местном собесе и, как водится в таких случаях у деревенских стариков тех окаянных дней, закончила Антихристом и концом света. Я не спорил. Лиза, видимо привыкшая к подобным беседам, тоже. На фразе:
«Бонбу надо кинуть им в кабинет!», я поднялся и бодро резюмировал:
–Именно так, бабуля! И помощнее. Чтоб одни камни остались. Спасибо за угощение. Пойду я.
Лиза тоже вскочила.
– Провожу!
И привычно перебила бабку.
– Сама знаю, что мне делать! Лежи и не майся. У тебя радикулит. Скоро приду.
Мы вышли в полуденный зной, и я сказал укоризненно.
– Жестковато ты с ней.
– А! – Лиза легкомысленно махнула рукой – Она привыкла. Мы с ней часто ругаемся, особенно по утрам. А потом миримся. Она добрая. Только тупая совсем. Знаете, кем она хочет, чтоб я стала? Ни за что не поверите…
– Дояркой?
–Еще чего, ну вы даете, дояркой! Да я лучше бы сдохла, чем дояркой… Портнихой! Вот вбила себе в голову! А Вы где живете? У тети Лены? Учительницы? Знаю ее, она мне двойки ставила в начальных классах, а потом я в Остров уехала. Она хорошая. Только вот мужа никак найти не может. А Вы женаты?
– Нет. Уже.
– Ух ты, здорово!
– Чего ж хорошего?
– Ничейный, вот чего.– она лукаво глянула на меня с боку – Значит, можно клинья подбить.
– Подрасти сначала, лет так на двадцать.
– Тогда из Вас песок уже посыплется. А так Вы еще вполне. Годны для военной службы. А машина у Вас есть?
Я не отвечал. Девчонка увлеклась на мой взгляд.
– Ну вот, Ваша дорога. – немножко обиженно сказала Лиза, когда мы поравнялись с домом отца Георгия – Дойдете или проводить?
– Спасибо, зайка. Дойду.
– Ну что Вы с этой зайкой…Я кошка. Которая гуляет сама по себе. Знаете?
– Читал. Спасибо, кошка. Пойду я.
– Счастливо – разочарованно сказала Лиза – А можно я к Вам в гости зайду? Я знаю, где тетя Лена живет. Или Вы к нам. А то тут от скуки сдохнуть можно! Я Вас развлекать буду!
– Можно. Но только принеси с собой школьный дневник. Предупреждаю, Елена Павловна не любит двоечников. Заставит тебя уроки учить.
– Ну что Вы все… шутите, как с маленькой. Сами учите уроки. Бее!
Она высунула язык и вприпрыжку убежала. Весь вечер я улыбался. Ленка обрадовалась, считала, что я на пути к моральному выздоровлению.
– Вот, видишь, что земля родная делает? – сказала он за ужином, наливая мне молока – Подпитался и уже румянец на щеках. Еще немного и совсем будешь у нас молодцом. Не надумал еще уезжать?
По телеку показывали Путина. Он вызывал у меня симпатию.
– Неа – с загадочной улыбкой отвечал я – не хочу. Если не прогонишь. Мне здесь любо. Я тебе рыбы наловлю. Завтра. Будем уху варить.
И опять на ночь я открыл молитвослов и опять прочитал только первую строку. Лиза улыбалась и дразнила меня, стоило мне закрыть глаза. Жулька нелепо скакал и тявкал, чтоб и на него обратили внимание. С кровати на меня смотрела с плаксивой гримасой старуха. Так я и заснул с маленькой, коричневой книжечкой на груди
5 глава
На следующий день сестра уехала с соседкой в город, а я отправился на реку, прихватив с собой удочки, к местечку, которое у нас называлось «у камня». Камень действительно был огромен. Он возвышался из воды на полтора метра и залезть на него можно было только с другого камня, поменьше, который высовывался из воды, как младший брат рядом со старшим. Жара в то лето стояла страшная, река нагрелась и я с удовольствием искупался. Сначала нырнул пару раз, вспомнив детство, с камня, больно ударившись пузом во время кувырка. Потом выплыл на стремнину и погрузился в ласковую, темную воду до самых глаз, лениво загребая руками против мягкого течения, шуршавшего возле самых моих ушей. Солнце пекло макушку, а вода омывала тело прохладой. Иногда в ноги мои щекотно тыкались рыльца каких-то маленьких рыбок, иногда прямо в глаза плыл увядший цветок или пух и я отфыркивался, пуская пузыри, как тюлень. Я и представлял себя то тюленем, то китом, медленно погружаясь в воду насколько хватало дыхания. Под водой что-то вдалеке звенело, булькали пузырьки из моего рта, в мутной зелени мелькали какие-то тени. Я выныривал и вновь макушку припекало солнце, встревоженно крякала где-то в тростниках утка, а перед глазами зависала синяя стрекоза, которая норовила сесть мне на нос. Пока я отдувался от стрекозы, в голову больно впивался слепень и я вновь погружался в воду, стараясь отгрести подальше. Выныривал, а он, как самолет, зависший над подводной лодкой, пикировал сверху. Я остервенело бил себя по голове, сплющивал пальцами слепня в лепешку и бросал пред собой, злорадно наблюдая, как несчастное тельце исчезает в чьей-то рыбьей пасти вместе с всплеском воды. И опять, обмякнув, распластав ноги и руки, сплавлялся по течению вниз, наблюдая, как камень скрывается за поворотом… Тогда бешенным кролем я возвращался обратно, вставал на песчаной отмели на ноги и с удовольствием рассматривал свое тело, сгибал руки, любуясь мускулами и чему-то бессмысленно улыбаясь. Помирать буду – не забуду эти минуты полного блаженства! Это был я! Тот самый Олег, который был задуман Богом. И Бог был доволен, наблюдая за мной, и я был доволен Богом, и в эти минуты я вполне готов был назвать Его Отцом.