Его победы, те мимолетные моменты ликования, которые, казалось, существовали лишь в мелком вызове его изломанному настоящему, теперь были всего лишь пещерой отголосков. Они преследовали его, как раковая опухоль, разъедая потертые грани его сознания, заставляя его отважиться и взглянуть в лицо существованию с безжалостным презрением к его тщетной борьбе. И все же, когда он избавил свою жизнь от этих воспоминаний, он обнаружил странное родство в этих осужденных знаках внимания. Они были призраками, которые больше не будут преследовать его.
Двенадцать дней прошли в вихре эмоционального самопожирания. Он бросил обломки своей жизни на погребальный костер забвения, и каждая проходящая минута съедала ткань его прошлого своими огненными объятиями. Когда каждая реликвия сгорала и превращалась в пепел, казалось, что его воспоминания кремировались, а сознание очищалось. Хаос, который когда-то окутывал его, отступал, уступая всепоглощающему пламени которое разрасталось у него в душе.
Дым сворачивался извилистыми нитями, обвивая непостоянными пальцами каркас его существования. Там он стоял, окровавленный победитель среди теней это страха, обозревая обугленные останки мира, который держал его в плену. Из тисков своего печального прошлого вырвался освобожденный человек.
Он вышел из-под обломков своих окрепшим, наполняя легкие очищающим дыханием своей новой реальности.
Дни превращались в недели, наслаждения нежной пустоты, сопровождавшей его возрождение. Он находил утешение в тишине, как будто остатки его отвергнутой жизни были саванами, которые притупляли его чувства. Теперь он был жив; солнце казалось теплее, а свежий воздух, проникавший в его окна, приносил с собой аромат зарождающейся жизни.
Шаги эхом отдавались в пустых помещениях его квартиры, где его атрибуты создавали какофонию отчаяния. Следующим этапом было все что он имеет внутри материальной виртуальности.
Когда тьма распахнула свой бархатный занавес над миром, он стоял у своего окна, цепляясь за обещание безоблачного будущего. Наблюдал, как ночь поглощает улицы внизу, отбрасывая лунный свет на реки, словно сияние изгнанного сарафа.
В сгущающихся тенях не было никого, кто мог бы засвидетельствовать его улыбку. Ничего, кроме нежного дуновения ветра, шепчущего в пустоте, которая когда-то была его жизнью. И он чьи воспоминания теперь превратились в осколки пепла, унесенные в неизвестность на неосязаемых крыльях, наконец-то обрел равновесие и готовность.
Nous pouvons
Вначале была ощутимая пустота, неподдельная пустота. Это ничто пронизывало каждый атом, каждую его молекулу. Родившийся в маленьком, забытом уголке небытия. Он был человеком, который – как и любой другой житель любого сонного городка – шел в никуда. И все же он питал то невыразимое беспокойство, которое присуще только уму. Он был странником по пустыне, которая была его жизнью. Ищущим, размышляющим, но решительным в своем стремлении найти нечто, управляющее механизмом который пронизывал его бытие. И он бы скитался до конца дней, если бы не шепот.
Это раздалось ночью; тихое, соблазнительное мурлыканье, которое прокралось в его сознание без малейшего предупреждения. Это нашептало ему идею, искру, которая дремала, ожидая, когда ее зажгут. Когда его глаза резко открылись и он не увидел ничего, кроме бархатистой темноты, он не мог отделаться от ощущения, что чья-то скрытая рука творит с ним какое-то бесчинство. Искушение исследовать эту новообретенную страсть было совершенно непреодолимым. Эта идея, неразрешимая проблема, которая гноилась внутри него, гротескная маленькая мысль, которая превратилась в чудовище, поглощающее каждый сантиметр его существа.
Это был простой вопрос, который воспламенил его: существует ли суть в воспринимаемом мире или она существует только в уме? Можно ли достичь высшей мудрости путем тщательного наблюдения за миром, или истина субъективна, соткана из эмоциональной ткани индивидуальности? Прилив эйфории, сопровождавший это направление расследования, не был похож ни на что, что он когда-либо испытывал раньше. В своем стремлении к этой всепоглощающей силе он знал, что его жизнь безвозвратно изменится.