— Вот, господин, прошу вас, — спокойнее гораздо проговорил герр Шен-зон.
Старик выпрямился, сделал жест с несуетным достоинством внуку. Тот кивнул и через пару минут положил аккуратно на стол красивый френч, брюки и рубашку. Все красивого бежевого цвета, не хуже с виду, чем у Кей-Мерера.
— Это отказная вещь. Подгонка, я думаю, времени много не займет: час, от силы, час двадцать, — говорил негромко ательер, обходя меня по кругу, — поднимите правую руку, мсье?
Он уставился на меня выцветшими, желтоватыми глазами.
— Петров, — я улыбалась. Не ожидала такого везения от слова совсем. — Кто же отказался от этого замечательного костюма?
— О! это бедняжка madam Фишер, идемте, мсье Петров, — герр Шен-зон указал на парчовые занавески примерочной, — у мадам Фишер большое горе, доложу я вам. Ее любимый сыночек, ее свет в окошке, поехал поступать в Столичный Университет! Философский факультет! И поступил-таки, представьте себе! Кому это надо? Что с этим образованием делать? Революцию? Розочка Фишер так надеялась, что ее мальчик станет имперским соколом, метеорологом, настоящим мужчиной, заказала для него полную офицерскую экипировку. Дава! Останься в дверях, не подходи. Я сам принесу мсье остальные вещи несчастной женщины.
Окончание размеренной речи портного слегка удивило. Я оглянулась на присутствующих. Ничего странного. Люди, как шили-пороли-гладили, так и продолжали, голов не подняли. Внук застрял в темно-красных портьерах, не высовывался. Дед повесил распялку с одеждой на крюк и скрылся. Что?
От герра Шен-зона на мгновение дотянулось. Запах обеспеченной, обстоятельной старости шел от него надежно и за версту. Другое я почуяла. Короткий проблеск азарта. Яркий и душный, как кровь. С какого перепуга? Продажи его так заводят?
— Это все, разумеется стоит денег, не таких, как следовало бы, но все же я должен компенсировать потраченные материалы и усилия, зарплата швейникам, фурнитура, — гундел глуховатым басом портной. Принес солидную стопку одежды в примерочную. Раскладывал по бархатной оттоманке.
Блин! Я забыла про все. Белые и голубые полотняные рубахи с большими карманами на груди и погончиками. Тонкого батиста сорочки для торжественных случаев. Жилеты, брюки, подтяжки. И! Пан-та-ло-ны! Не знаю, как называются еще эти прекрасные трусы до колен. Плевать, что со смешной прорезью в интересном месте. Их тонкий, чуткий, шелковистый трикотаж натуральным жемчужным блеском скользил сквозь пальцы, лаская. Я прижала белый ворох к груди и поняла. Не отдам. Тут же имелись майки различных длин и фасонов. Мадам Фишер! Святая женщина!
— Вы принимаете экю? — я счастливо повернулась к хозяину заведения.
Он как-то близковато придвинулся, разглядывая меня со спины. Быстро поднял глаза и смутился.
— Экю? — , повторил герр Шен-зон автоматически и тут же оживился. — Золотые? Старые? Полновесные?
— Да! Самые настоящие! У меня есть, я все беру, я хочу…, — я стрекотала, как сорока, забыв следить за тембром голоса, хорошо, что в мужской род попадала.
Гардероб — это невыносимо важно! Не зря красавица Китти поставила его на третье место после денег и документов. Душка Кей-Мерер определенно заслуживал сегодня благодарности. Куплю ему эскимо на палочке при случае.
Старый мастер слушал, кивал солидно и все обещал. Накалывал булавками боковые швы френча. Мне, оказывается, здорово повезло, что в плечах подошло, ушивать в плечах такая морока…
Серая жестянка, похожая на старинный спичечный коробок. Я увидела ее под рассыпавшейся белой кипой белья. Глазок индикатора выдавал синий сигнал сквозь тонкое трикотажное полотно. Сердце спрыгнуло в пятки.
Синий. Значит, индикатор меня не распознал. Мой код старший. Оранжевый. Я быстро глянула в зеркало на швейного деда. Он ожидаемо пялился на определитель.
Я растерялась. Я забыла, что такое возможно со мной. Проверки. Кордоны. Патрули. Индикаторы, датчики подданных Империи. Идентификационные коды граждан Союза. Где старый хрен откопал этот додревний аппарат? И, главное! Почему он решил проверить именно мою тощую задницу? Почуял? Не может быть! Меня способен унюхать только такой же зверь, как я. Homo verus. Ничем родственным от герра Шен-зона не разило. Да и зачем бы ему тогда подсовывать машинку? Бред! Последний раз меня серьезно обнюхивали в Святой Каталине. Десять лет прошло. Или двенадцать? не помню. Ладони вспотели и стали ледяными. Веки спрятали глаза. Я воткнула ногти в кожу и пошла ва-банк.