Приехали в больницу, забегали врачи. Силы стали оставлять Лобановского. Вдруг он позвал Серёжу. Из близких людей это имя — только у киевского племянника. Ещё — у тренера второй динамовской команды Богачека, с которым в юности Лобановский играл. Подошёл Чубаров: «Васильич, вы меня звали?» — «Нет». — «А кого?» Он помолчал сначала, а потом: «Что ты устроил?» — «Я ничего не устраивал...» И вдруг Лобановский произнёс фразу, которая всех его знавших — Игоря Суркиса, ещё одного вице-президента клуба Йожефа Сабо, Чубарова — поначалу успокоила: «Я тебе знаешь, что могу сказать: Гавранчич очень слабый... Очень! Пять технико-тактических действий!..» — «Валерий Васильевич, а кто второй гол забил?» — «Ты меня ещё проверяешь? Гиоане». — «Да нет, Гавранчич! А вы говорите слабый». — «Слабый, слабый... Что с тобой говорить...» — «Мы вас ждём, — сказал Игорь Суркис, — никуда пока не летим». Потом Лобановский стал говорить какие-то непонятные слова, произносить отдельные слоги, смысл которых уловить было невозможно.
«Валерий Васильевич, — сказал 8 мая в интервью запорожскому телевидению Игорь Суркис, — находится в тяжелейшем состоянии, и этим всё сказано. Хочу выразить благодарность всем, прежде всего — запорожским врачам, которые сделали всё необходимое для того, чтобы Валерий Васильевич пришёл в себя. Само собой, мы отправили самолёт в Киев, чтобы в Запорожье прилетели ведущие специалисты из Института нейрохирургии, ведущие кардиологи и невропатологи страны... Будем надеяться и молиться Богу, чтобы Валерий Васильевич побыстрее выздоровел».
«Если мы говорим медицинским языком “состояние стабильно тяжёлое”, — сказал главврач Центра экстремальной медицины Владимир Бурлай, — то это означает, что тяжесть, несомненно, по диагнозу есть. Тем не менее нам удалось стабилизировать развитие процесса».
В сознание за неделю Лобановский приходил два раза. Суркисы и их друзья держали готовыми к немедленному вылету в Запорожье два оборудованных по последнему слову медицинской науки и техники самолёта — в Германии и Израиле. Хотели, когда наступит улучшение, перевезти его в один из зарубежных госпиталей. Не сосчитать, сколько раз братья предлагали Лобановскому пройти курс лечения в любой клинике мира. Он не соглашался. «Ну, если на лечение не согласны, Васильич, — говорил Григорий Суркис, — давайте полетим просто на обследование». Так всё и осталось...
Из Киева на машине Лобановского приехал его постоянный водитель Дима. На ней пришлось гнать в Днепропетровск за срочно понадобившимся лекарством — в Запорожье не нашлось, а прилетевшая бригада докторов его забыла.
На замену Чубарову прилетел другой администратор — Виктор Максимович Кашпур. Его и администратором-то назвать нельзя: в последнее время он стал тенью Лобановского, верным ординарцем. Когда Лобановский первый раз пришёл в себя, рассказывал Кашпур, первым делом спросил: «Почему я небритый?» Он патологически не терпел беспорядка, не допускал небрежности в одежде, его никто ни разу не видел небритым. Кашпур обрадовался, быстренько настроил бритву. Лобановский вдруг посмотрел на него как на незнакомого. «Васильич, — спросил Кашпур, — а вы знаете, кто я?..» — «Максим Перепелица, я тебя сразу не узнал... Не надо больше. Я завтра встану и сам побреюсь... Что ты там возишься — я привык бриться сам».
Аде выделили пустовавшую ординаторскую комнату — через одну от той палаты, где лежал Валерий. Она не контактировала с ним. Только беседовала с врачами. Смотрела на него через окно в двери палаты. И — молилась. 11 мая в 18.45 она рассказала мне: «Ему сегодня сделали операцию. Убрали там кое-что, чтобы не давило. Вчера разговаривал даже. Максимыч его брил. Он сказал, что через пару дней сам будет бриться. Вечером кормили его кашкой. Овсяной. Он сказал, что не любит овсянку. Хочет гречку. Игорь постоянно держит самолёт маленький. Врачи сегодня собрались из Киева рано утром. Операцию сделали днём. Сейчас будем ждать».
Ежедневно в реанимационном отделении по два-три раза собирались консилиумы. Постоянно проводилась необходимая консервативная терапия. Но тяжесть протекания болезни своё дело сделала.
Ровно за два месяца до смерти Валерий Лобановский провёл последнюю пресс-конференцию. «Я 33 года работаю без пауз в футболе, без длительных отпусков, — сказал он. — Некоторые тренеры говорят: “Я уже не могу, я должен отдохнуть, я больше не в состоянии находиться на этой сковородке”. Но дело в том, что мы не находимся на сковородке. Какая сковородка, если на игру приходит две тысячи зрителей?!» Но в конце Лобановский добавил: «Я не железный».