После смерти Лобановского одноклассники вспоминали, как их поражало отношение Валерия к такому привычному для большинства явлению, как лень. Лень Лобановский считал болезнью, говорил, что её можно и нужно лечить. Зачем? Для чего? «Для того чтобы, не швыряя бездумно драгоценное время, получать знания — ведь мы ничего толком не ведаем о многообразии мира вокруг нас». Отговорку «Я не понимаю» не признавал: «Неправда, ты просто ленишься и не хочешь понять, надо в этом разобраться». Готов был объяснять каждому, обсуждать любой вопрос, настаивал, чтобы уроки делали вместе.
Подчиняя себя жёсткому расписанию, приучал к этому же одноклассников, поневоле старавшихся брать пример с человека, распределявшего ежедневные дела буквально по минутам и тщательно выполнявшего составленный на день план. План этот включал в себя непременный поход после уроков в посёлок монтажников, в яр, где ставили ворота из кирпичей и портфелей и два часа играли в футбол. Затем шли обедать к Вале Коваленко, после чего отправлялись к Лобановским пить клюквенный морс. Сделав — вместе — домашнее задание, расходились по своим делам. Кто-то занимался в оркестре народных инструментов, кто-то отправлялся в шахматную секцию или литературный кружок, кто-то — на репетицию хора или в балетную студию.
А Лобановский ехал в футбольную школу. Александре Максимовне увлечение сына по-прежнему не нравилось («Все дети как дети, — говорила она, — а у моего мяч в голове и на голове»), и она иногда вилкой прокалывала мячи, которыми сын жонглировал в коридоре длинного, барачного типа одноэтажного деревянного дома 68 по Большой Васильковской улице (в двух шагах от Голосеевской площади), в небольшой двухкомнатной квартирке которого (№ 3) Лобановские жили. Василий Михайлович увлечение сына поощрял. Отца, старавшегося ежедневно исподволь прививать сыновьям такие основополагающие, по его мнению, черты характера, как порядочность, честность, самостоятельность, твёрдость при отстаивании принятых решений и умение отвечать за свои поступки, привлекала не страсть сына к футбольному мячу, а поразительное трудолюбие, позволявшее Валерию преуспевать в любом занятии. Посещал Валерий и репетиции струнного оркестра, но продолжалось это недолго — не хватало времени.
Где старшеклассник Лобановский научился так танцевать, никто в толк взять не мог, но все заметили, насколько он преобразился после превращения их мужской школы в смешанную — а произошло это в девятом классе. Прекрасно, кстати, Лобановский танцевал всегда, и дочь свою Свету научил многим классическим танцам.
«Девочки, пришедшие к нам, — вспоминает Тимошенко, — обращали внимание на Валеру, а он на них вроде бы нет. В школе с их приходом начали организовывать танцевальные вечера, на которых все играли в “почту” — писали записки друг другу и передавали почтальону, чтобы он вручал адресату под тем или иным номером: бумажки с цифрами прикалывали к курточкам, пиджакам и платьям. И тут я впервые обратил внимание, как менялся наш Лобан. Он как-то незаметно повзрослел, стал стройным, лёгким, стремительным, модно подстриженным. Вальсировал с девчонками так, будто парил над танцевальной площадкой. И весь он светился каким-то новым светом».
Стройность, лёгкость, стремительность, модная стрижка и «новый свет» — не столько от футбола, сколько от взявшей Валерия в плен первой и, как потом оказалось, единственной в его жизни любви — к Аде Емельяненко, потрясающей красоты гордой двоюродной сестре Валериного одноклассника Валентина Коваленко.
Лобановский учился лучше всех, шёл на медаль. Он и получил её в итоге, серебряную. «Отлично» по пятнадцати из шестнадцати предметам: украинскому языку, украинской литературе, русской литературе, алгебре, геометрии, тригонометрии, естествознанию, истории СССР, всеобщей истории, конституции СССР, географии, физике, астрономии, химии, иностранному (немецкому) языку. Единственная «четвёрка» — по русскому языку. Ада рассказывала мне, что на оценку повлияла (так, во всяком случае, объяснили Валерию) одна неверно поставленная в сочинении запятая. В аттестате зрелости, выданном 2 июля 1956 года (за номером 059723), говорилось, что, «согласно параграфу 4 Положения о золотой и серебряной медалях “За отличные успехи и примерное поведение”, утверждённого Советом Народных Комиссаров Союза ССР от 30 мая 1945 года», он «даёт его владельцу право поступления в высшие учебные заведения Союза ССР без вступительных экзаменов».
Учителя любили Валерия, он всегда всё знал, напоказ ничего не выставлял, был хорошо воспитан, уверен в себе, ни перед кем не заискивал. В критических ситуациях занимал, как он сам говорил, «сторону справедливости». Тимошенко вспоминает, как однажды старшеклассники из двух параллельных классов устроили в школе забастовку (это в середине 50-х годов!). Им не нравилось, что преподаватель математики тратил на уроках время не столько на объяснение предмета, сколько на посторонние разговоры. «Мы с Валерой, — рассказывал Тимошенко, — оказались в самом сложном положении. Он — председатель ученического комитета школы, я — комсорг. Учителя, конечно, начали давить на нас, настаивали, чтобы мы прекратили этот “акт гражданского неповиновения”. Я — к Валерию: “Что будем делать?” Он: “Поддерживать справедливость”, и мы примкнули к забастовщикам. В классе сразу заволновались: “Ну, теперь Рыжему медали не видать, как своих ушей!” Но медаль он получил. Правда, не золотую, на которую шёл. И уважения учителей не потерял. Они тогда апеллировали к родителям, в частности, к Александре Максимовне, но Валерий ни на йоту мнения своего о ситуации не изменил».