Он вынул и развернул эти листки, покрытые мелким рукописным текстом, затем, после того как бросил с того же самого места докуренную сигарету в камин, начал их читать.
По сразу же появившимся у него чертам поведения можно было без труда догадаться, что каждая строка заставляла его все глубже и глубже проникать в суть какой-то омерзительной тайны, о которой он и не подозревал.
С трудом, содрогаясь, переворачивал он тут же с жадностью поглощаемые им страницы.
Добравшись до конца писанины, он замер в неподвижности, словно жертва бессознательного оцепенения.
Затем наступила реакция, и, ломая себе руки, он, казалось, был захлестнут потоком ужасающих мыслей.
Наконец, успокоившись, он оперся локтями о край стола и погрузился в долгое размышление, уткнувшись лбом в свои ладони.
Он вышел из медитации с той холодной решимостью, какую дарует непреложно принятое решение.
Оборот последнего рукописного листочка был в середине страницы подписан под заключительной строкой текста: «Франсуа-Жюль Кортье», после чего не шло никакого постскриптума.
Обмакнув перо в чернила, молодой человек, стараясь втиснуться в предоставленное ему пространство, принялся писать на чистой половине оборота последней страницы. После того как он исписал ее почти всю, он, превозмогая себя, подписался: «Франсуа-Шарль Кортье», затем под «с», еще не снабженным необходимым придатком, с легкостью, добытой долгой рутинной практикой, быстро набросал в нужной позиции изогнутую змейку, служившую стилизованным диакритическим знаком.
Переведя с неожиданно родившимся в нас подозрением взгляд на другую подпись, мы обнаружили, что и ее автор вместо простого подстрочного росчерка изобразил пером крохотную змейку.
Как только высохли чернила, молодой человек, предварительно опять сложив листочки в стопку, согнул их все вместе вчетверо и затем засунул эту пачку в золотой тайник, инкрустированную драгоценными камнями крышку которого, все еще сдвинутую в пазах, он аккуратным нажимом пальца вернул на место — пока не раздался веский сухой финальный щелчок, который мы, несмотря на отсутствие нового слухового оконца, все же расслышали.
Через несколько мгновений крохотная драгоценная афиша, тщательно убранная на обычное место, уже сияла, как и вначале, в своем раскрытом футляре.
После того как он поставил в шкаф на прежнее место использованную им книгу, молодой человек, вернувшись к столу, протер, чтобы ничего на ней не осталось, кончиком указательного пальца всю поверхность грифельной доски, потом отнес на место и череп, который, по-прежнему в шляпе, его заботами вновь стал, водворившись под свой стеклянный колпак, главным украшением камина.
Мгновением позже его правая рука, покопавшись в одном из карманов, вынырнула оттуда вооруженная револьвером, в то время как вторая проворно расстегивала одну за другой пуговицы жилета.
Прижав дуло к рубашке точно напротив сердца, он нажал на курок, и, вздрогнув от тотчас прогремевшего выстрела, мы увидели, как он, словно подкошенный, падает на спину.
В этот миг Кантерель увел нас дальше, в то время как его помощник, резко распахнув дверь, ворвался в комнату.
Простолюдинка и ее сын, которые не упустили ни одной детали происходящего, теперь вдруг застеснялись своего волнения.
Мы продолжали идти в обычном направлении вдоль прозрачной стены, позади которой больше ничего не появлялось, только свободная площадка, казалось, ожидавшая новых персонажей.
Достигнув оконечности огромной клетки, Кантерель в первый раз повернул налево — затем во второй, пройдя около дюжины метров от начала и до конца стеклянной стенки, образовавшей прямой угол с каждой из двух главных стен; теперь мы медленно шагали вслед за мэтром по направлению к эспланаде мимо той из этих двух вышеозначенных стен из стекла, которая была для нас еще внове.
Вскоре Кантерель остановился и, вытянув палец по направлению к внутренности клетки, указал на возвышавшийся в трех шагах от мешавшего нам до него добраться стекла объемистый предмет из темного металла, оснащенный разнообразными рукоятками, который, вероятно, насчитывал два фута в диаметре и пять в высоту. Мэтр объяснил нам, что это электрический аппарат его изобретения, функция которого состояла в том, чтобы излучать, коль скоро он включен, холод высокой интенсивности. Шесть других симметрично расположенных аппаратов, идентичных этому, составляли вместе с ним шеренгу, на всем своем протяжении параллельную новой хрупкой стене, середина которой выделялась широкой застекленной двустворчатой дверью, в данный момент закрытой, в точности той же структуры, что и остальная часть клетки.