У многих бандитов в лагере были любовницы, которые, не подчиняясь дисциплине, ходили, когда им заблагорассудится, за разнообразными покупками в близлежащие городишки. Марта, такая же вольная, как и ее компаньонки, тайно унесет Флорана, чтобы передать его Клотильде в обмен на обусловленную сумму денег, которую она принесет Пьянкастелли. После чего двое соучастников, чтобы избегнуть возмездия, сразу же покинут логово Гроччо.
Поэт отказывался от побега, чтобы обеспечить его сыну. Гроччо часто прохаживался мимо возведенной прямо с уровня земли капеллы и поглядывал через окно на Жерара, уход которого тут же вызвал бы озлобленную погоню. Напротив, оставаясь на своем посту, отец мог бы сделать все от него зависящее, чтобы прикрыть рискованный побег ребенка, который сама природа этого края обещала сделать долгим и трудным.
Опасаясь, что захваченные им пленники установят, чтобы ускользнуть от него, связь с внешним миром, Гроччо настрого запрещал им иметь при себе перья или карандаши.
Пьянкастелли, временно нарушив этот приказ, дал затворнику возможность написать Клотильде письмо, предписывающее отдать женщине, которая передаст ей Флорана, оговоренную сумму.
На следующей день, затемно, Марта, снабженная письмом, ушла с ребенком, скрыв его под своим плащом.
Но в тот же день Гроччо, внезапно прознав о предстоящем появлении в округе группы богатых путешественников, представлявших для него заманчивую добычу, взял с собой в экспедицию Пьянкастелли, к помощи и советам которого он охотно прибегал во всех важных случаях.
Новый страж, Люзатто, был приставлен взамен к Жерару, трепетавшему теперь от мысли, что ему суждено увидеть, как побег Флорана раскрыт и понят, — ибо еще было достаточно времени, чтобы догнать Марту.
Принеся в первый раз еду, Люзатто, по счастью, не поинтересовался Флораном, про которого он, должно быть, думал, что мальчуган все еще спит на маленькой койке, стоявшей в затемненном углу. Но отцу казалось, что в следующий свой приход сменщик наверняка заметит отсутствие ребенка и все выяснится — увы! — раньше, чем Марта окажется недоступна для погони.
Жерар искал уловку, способную предотвратить опасность.
У одной из стен капеллы, в которую его заточили, среди остатков алтаря валялась разбитая на несколько кусков статуя Богоматери в натуральную величину, а рядом с ней, выпав из поддерживавших его когда-то материнских рук, покоился невредимый младенец Иисус.
Поэт решил воспользоваться этим каменным ребенком, чтобы ввести Люзатто в заблуждение.
Для смягчения страданий, со времени атаки на дормез причиняемых ему левой ногой, он получил от Гроччо мазь, оттенок которой ничуть не отличался от оттенка живой плоти.
Он поднял божественного дитятю и, покрыв ему лицо, уши и шею слоем мази, уложил его на койку Флорана. Вполне удовлетворившись полученной иллюзией, он думал теперь лишь о том, как полностью скрыть каменные волосы. Только маленький беленький чепчик выглядел бы достаточно естественно. Однако Жерар, следуя привитой ему многочисленными путешествиями привычке, носил лишь цветное белье, достаточно броское, чтобы сделать чепчик подозрительным.
Капеллу освещало единственное окно. Снабженное массивной решеткой, установленной здесь когда-то против посягательств ночных пришельцев, оно находилось в глубине узкого наружного алькова, порожденного углублением в фасаде. В одном из углов этого тупика была навалена куча всякого хлама и отбросов — обрезки, корни, кочерыжки, огрызки, очистки.
Имея в виду свой замысел, заключенный наугад поискал чего-либо подходящего в этой груде, которую решетка, будучи чуть выпученной наружу, позволяла ему обследовать.
Заметив сверху на куче множество грушевых огрызков, он вспомнил, что накануне один из бандитов стащил из крестьянской тележки полную корзину бергамота, которым угощался потом весь лагерь. Он узнал об этом факте от Пьянкастелли, когда тот подал один из этих фруктов к ужину.
Осененный внезапной идеей, Жерар собрал, просунув руку между прутьями, все белые волокна, являющиеся продолжением плодоножки, и отделил их от хвостиков. Удалив семечки и окружающую их мякоть, он получил толстые примитивные шнурки, тут же тщательно разделенные им на множество тонких нитей, из которых его неопытные пальцы, без устали переплетая и связывая их, создали благодаря несгибаемому упорству вполне приемлемый чепчик. Наряженная в этот головной убор и укрытая до самой шеи статуя, повернутая лицом к стене, производила впечатление настоящего ребенка. Мазь удачно имитировала тело, а белый чепчик казался матерчатым.