Укрепленные при помощи двух вмурованных в стену искривленных поперечин, прутья оконной решетки заканчивались остриями, сталь которых была способна, стачивая экю, снабдить его золотым порошком.
Это экю, столь драгоценное для четы с точки зрения эмоций, было бы тем самым испорчено. Но позже, в глазах Клотильды-вдовы, его ценность разве лишь возросла бы из-за отметин, тесно связанных с лебединой песнью ее поэта, драгоценности и весь багаж которого она, без сомнения, выкупит у Гроччо.
Ввиду предполагаемой недолговечности еще не написанных букв, для порчи которых, должно быть, достало бы малейшего трения, Жерар, намереваясь воспользоваться надежным прикрытием переплета, задумал заполнить текстом оба белых листа, не вырывая их из тома. Сверх того, его творение тем самым вернее дойдет до Клотильды, которая, выкупив дорогие ей сувениры, наверняка проверит наличие каждого предмета и в первую очередь — старинного фолианта.
Чтобы не унизить ценный кодекс, который явно заслуживал большего, нежели простого служения поставщиком нескольких нетронутых страниц, узник решил как можно теснее связать свои стихи с прозой автора. Чуждая этому сочинению, будущая поэма обезобразила бы целое, которое она, напротив, обогатила бы, если бы ее тема из него вытекала. Будучи для двух упомянутых листов гарантией против очищающего вырывания, эта содержательная близость придала бы рукописным строфам шансы на нескончаемое существование, обеспечив непрочному писанию вечную охрану переплета. К тому же поэт украсил бы тем самым свое творение, ибо книга, озаглавленная «Erebi Glossarium а Ludovico Toljano», была будто создана, чтобы питать и направлять последние жалобы осужденного.
Посвятив всю свою жизнь глубокому и доскональному изучению мифологии, Луи Тольян, знаменитый эрудит XVI века, разумно объединил в двух замечательных словарях, озаглавленных: один — «Olympi Glossarium», другой — «Erebi Glossarium», неисчислимые материалы, беспрестанно собиравшиеся им на протяжении тридцати лет терпеливых исследований.
В них в алфавитном порядке были расположены имена и названия богов, животных, мест и предметов, связанных с двумя сверхъестественными местностями, каждое из которых сопровождалось обильным текстом, где разумно соседствовали документы и предания, цитаты и подробности.
Любое слово, не имеющее отношения, с одной стороны, к Олимпу, а с другой — к Эребу, в перечень не включалось.
Напечатанные на латыни, эти два чрезвычайно редких произведения, и сегодня продолжающие оставаться драгоценным и величественным памятником культуры, имелись в наличии лишь в нескольких прославленных публичных библиотеках. Но с давних пор в семье Ловерисов наряду с писательским ремеслом от отца к сыну передавался экземпляр второго из них — безупречный экземпляр, который Жерар с восхищением листал каждый день. Взятое в самом широком смысле, слово «Эреб» относилось здесь ко всей совокупности преисподней.
А ведь чтобы испустить на пороге могилы последний вопль, откуда же еще черпать образы, как не из этого источника, все составляющие элементы которого происходили из обители мертвых?
Жерар наметил план оды; в ней его поэтически наделенную языческой загробной жизнью душу, прибывающую в Эреб, должны были обуревать многочисленные видения, навеянные, ввиду желаемого симбиоза, определенными отрывками книги.
Созидая, поэт, восстававший против любой методически размеренной работы, сочинял недолгими периодами, полными напряженных усилий, лишая себя отдыха, сна и пищи вплоть до завершения поставленной задачи; после чего ужасное изнурение принуждало его отказаться от малейшего проблеска творческой мысли. Будучи одарен непогрешимой памятью, он завершал все в уме, а уже потом брался за перо.
Подряд шестьдесят часов, ни секунды из которых он не потратил даром, слагал Жерар, следуя принятым правилам, свою оду, которую и закончил на рассвете.
Тогда он тщательно собрал у окна порцию золотого порошка, долго царапая экю о нижнее острие одного из стальных прутьев решетки.