ОСАДА
Осада всегда приносит мне дополнительную славу, выряженному в стиле тех давно минувших дней, когда люди всегда были чуть меньше, чем людьми, и тем не менее у них перехватывало дыхание от желания разведать тот или иной внутренний выверт, возведя его в разряд одержимости. Такой выверт должен быть оплачен в форме кампаний. А поскольку их участники довольно быстро сдают, я все больше и больше уверяюсь, что я — как раз тот, кто должен преуспеть. Не столько, возможно, из-за каких-либо присущих мне достоинств или даже силы духа, сколько из-за разительности сравнения со всеми теми, кто столь услужливо выпал на обочину, был перехвачен по пути.
Первым делом я переименовал кампанию. После того как она была переименована, я мог посвятить себя ее завершению. Я спрятался в чащобе и выискивал подходящую цель. Однако же порабощение тех, кого я выследил поначалу, едва ли может пойти на пользу моей репутации и еще менее моей чести. Дожидаясь реальной добычи, я кормился всем, что только мог притащить незамеченным в свое логово. Копаясь в отбросах, утешался тем, что вношу ощутимую лепту в равновесие природы, и постоянно, даже когда пальцы мои были до основания покрыты жиром, мог поклясться, что сохраняю бдительность и ни в коем случае ничего не пропущу.
Набросился я нетерпеливо. Я пригласил этого путешествовавшего в одиночку мускулистого юношу к своему столу. Ел он жадно, чуть ли не роняя свои линзы в суп, сваренный на выжимках из веточек и слизней. После того как он отбыл, стало мучительно очевидно, что добыть еще раз такого вполне сформировавшегося противника мне будет трудно. Мало от кого можно ожидать, что он создаст, оформит и инсценирует сравнимо ненатужную и взвешенную противоположность, какую бы из суммы черт ни сподобилась выкопать из-под земли и обособить проницательность. Я не могу освободиться от памяти о нем. Кремированный червями, я все еще продолжаю надеяться, что, воссоздав мой презренный вид, он приостановит развеивание по всем сторонам света.
А СЫН, ОН ЗНАТЬ НЕ ДОЛЖЕН
Такие чертовские усилия требовались, чтобы достать игрушку, игрушку для мужчины, отца, вполне того достойную. Весь день, полный покоя день по-весеннему звучащих суждений, пусть даже его помпа и чужда весне как таковой, однако же к вечеру — непоколебимо мрачная тюремная решетка моросящего ливня, как раз в тот самый момент, когда, притащив домой, на домашнюю территорию, жизненно важный, чтобы управляться с ними, агрегат, я еще должен был выйти и позаимствовать со склада для себя игрушки.
Через дождь я нес свои игрушки, после того как игрушечных дел мастер попытался, никогда не положив на меня прежде взгляда, завести со мной любезный разговор и показать, что до тех пор, пока я буду оплачивать свои привычки, он воздержится от каких бы то ни было суждений касательно болезненности подобных вкусов.
Пронесенные тайком через домашний фронт, когда я был уверен, что сын лежит в кровати, прижимая к себе своего медвежонка, игрушки, хранимые на отведенной им полке, оставались препоручены стенному шкафу, пока я не оказался абсолютно готов приступить, то есть завершил омовение и наконец-то лишился последних причин быть отозванным из зоны упадка, маркированной ЗУ на решетке моих бедствий. И вот, усевшись, я уступил тому, что игрушки должны были преподнести по части подхода к этой личности. На сей раз оказалось трудно, должен признать, подстроиться по времени к манере поведения игрушек, то ли потому, что они двигались чересчур быстро, то ли потому, что не двигались вовсе, и я посему должен был наполнять, разочарованный, их пустоту своим собственным движением.