Я смотрел, как мужчина за мужчиной заходят в дверь. Мужчины приходили в бордель не для того, чтобы совершать половые акты, которые они могли бы иметь и вне его, а чтобы разыграть развернутые и мучительные фантазии, которые в один прекрасный день я смогу вам описать.
Я буду способен на это, когда в нашем мире найдется место человеческому удовольствию.
День за днем я заглядывал из одного из своих окон в одно из окон борделя. Там я впервые и увидел О, она была голой. Я не мог оторвать от нее глаз, пытаясь отбросить в сторону все, что ее окружало.
Ради нее я бы умер. Когда человек вешается, его член становится таким огромным, что он впервые осознает: у него есть член.
Однажды О вышла из борделя. Я видел, как она замерла на самом пороге, уставившись прочь. Она явно была в ужасе. Наконец она переступила одной ногой через порог. Понятия не имею, что отражалось в ее глазах. Трижды металась туда-сюда через порог ее нога.
Оказавшись снаружи, она начала меняться, как меняются в поднебесье ветры. Возможно, она очутилась снаружи, под открытым небом, в первый раз. Возможно, в спертой атмосфере борделя О была какой-то, а теперь стала уже другой, пусть и неотличимой с виду. Я смотрел, как эта девушка начинает дышать. Я наблюдал, как она впервые столкнулась с нищетой, с улицами, с которыми каждый день соприкасалось мое тело. С улицами, обитатели которых ели все, что могли, а когда уже не могли ничего съесть, умирали.
Эти улицы напомнили О о детстве. Ведь ребенком она всегда была одна. Несмотря на сводную сестру, теперь вышедшую замуж за европейского миллионера, занимающегося оружием. Каждое лето мать, чтобы не видеть О, отправляла ее в шикарный летний лагерь. Для девочек.
Там девочки в объятиях друг друга целый час, перед тем как их созывали к обеду, танцевали модные танцы, а О наблюдала за ними. Она знала, что не умеет танцевать. В публичном доме в первый раз за всю свою жизнь О была в безопасности, ибо здесь не бывало людей.
В публичном доме она стала голой.
Теперь, когда О чувствовала себя в безопасности, она нашла силы вернуться в свое детство. В нищету. Я наблюдал, как О проходит улицу за улицей, разыскивая, кем же стать. Я знал, что, когда она найдет то, что должна найти, она будет принадлежать мне.
Говорит О:
В первый же раз, когда мы спали с В, я узнала, что он меня не любит. Но не знала почему. В результате отвращение и смятение оставили мне лишь обломки веры, за которые я могла цепляться: я цеплялась за веру, что в будущем В сможет меня полюбить.
Как ребенок, который не может поверить, что его матери нет до него дела.
Я осталась в этом борделе. Однажды вернулся В и сказал, что хочет, чтобы я встретилась с женщиной, которую он обожает больше жизни. Для этого он собирался забрать меня на день из борделя.
До его встречи со мной они пробыли вместе долгие годы. Так он сказал. Потом она ушла от него. Виноват был он: он ей не подходил. В Китае она вернулась к нему, и теперь он хотел сделать для нее все, что только в человеческих силах.
Хотя она и вернулась к нему, она все еще не была уверена, хочет ли с ним быть, и это заставляло его любить ее еще сильнее.
Я не знала, кто я для В, почему он рассказывал мне о женщине, которой поклонялся.
Я могла цепляться за свое отвращение. Может быть, отвращение — это в конечном счете кое-что. Мужское тело. Я пошла за ним из борделя. По тем улицам, которые начала обследовать сама по себе.
Под небом летала птица.
Его подруга была такой же белокожей, как и я. Но она была красивая и богатая. С момента нашей встречи я знала, что я для нее не существую — точно так же, как не существую и для В, что она не знает, как любить. Она была одним из этаких собственников. Она кем-то была.
Я могла любить В, чего она никогда бы не смогла, но чего он хотел? Хотел ли он всего того, что я была способна ему дать?
После обеда он отвел нас со своей подругой обратно в бордель и там привязал меня к кровати. Воткнутые в плоть под самыми нижними ресницами иголки не позволяли мне закрыть глаза. Передо мной В занимался с нею любовью. Сначала пальцами. Нежно поигрывая наружными губами. Из бледно-розовых они превратились в кроваво-красные. Открылись моим глазам, когда он убрал руку. Несколько пальцев было у нее во рту. Он гнул, клонил ее, а затем повернулся — ее щель сочилась так обильно, что я видела набухшие на кончиках его пальцев капли — и вставил свой член, о котором были все мои мысли, в эту самую щель, которая, должно быть, раскрылась в ожидании, вопияла в предвкушении наслаждения, какая разница, любила она его или нет, все равно он ее имел, протыкал, пропарывал, молотил, мял, и все это выливалось в наслаждение, тело — это наслаждение, я познала наслаждение и созерцаю бесконечное наслаждение, как оно приходит снова, снова, снова, оно, которое я познала и в котором мне теперь отказано.