Жерар осторожно опустил, придерживая его, словарь обратно на стол и одной рукой подложил под переднюю крышку переплета четыре сложенных стопкой томика ин-октаво, благодаря чему вместо того, чтобы быть наклонной, она покоилась на них горизонтально.
Перевернутый шмуцтитул явил свой белый оборот, который Жерар, ни в чем не меняя процедуры, покрыл строфами из золотых букв, вскоре полностью высохшими.
Теперь осмотрительное сгибание листа сместило уже на его правое поле оставшиеся свободными частицы золота, которые благодаря новому вре́менному перемещению тяжелой книги тонким водопадом вернулись в запас.
В результате маневра, произведенного Жераром на манер однорукого, сложенные в стопки томики ин-октаво оказались справа, поддерживая собой крышку переплета, на которой идеально расстелились форзац и близнец шмуцтитула, причем последний демонстрировал рядом с последней страницей словаря — теперь открытого, со всеми страницами, лежащими строго горизонтально, будто том, который только что закончили читать, — свою лицевую сторону в девственном состоянии, каковая мало-помалу заполнилась новыми строфами, одна за другой написанными водой при помощи колючки, а затем позолоченными.
После констатации его сухости и рутинного взымания излишков золотых крупинок Жерар перевернул лист, на обороте которого, сохраняя до самого конца верность своим странным писцовским ухищрениям, он завершил и подписал свою оду, все строфы которой имели одно и то же строение.
Теперь лишь несколько крупиц драгоценной пыли оставалось в его левой руке, которой он потряс, чтобы их стряхнуть.
Когда вполне подсохла и расположенная внизу страницы золотая подпись, Жерар — на этот раз как попало — скинул на стол все не относящееся к тексту металлические опилки, разом поставив на попа роскошный том, — чтобы вслед за этим его закрыть и отложить.
После долгой паузы, во время которой он, казалось, отдался напряженным размышлениям, Жерар, оглядев всю стопку, взял верхний томик ин-октаво, который, будучи обычной брошюрой, носил на обложке название «Эоцен».
Положив книгу на стол перед собой вместо предварительно отодвинутого словаря, он перелистал ее от начала до конца и вскоре остановился на первой странице напечатанного в два столбца указателя. Здесь друг за другом, каждое в сопровождении серии цифр, следовали в виде перечня слова, которых он бегло касался, чтобы их сосчитать, пальцем.
Удаляясь от нас по направлению к окну, он одновременно вынул из кармана золотой браслет и, снова поцарапав экю об острие уже использованного с этой целью прута, собрал в левой ладони порцию, на этот раз совсем небольшую, сверкающего порошка, после чего сразу вернулся к столу и вновь сел перед «Эоценом».
На странице, где заканчивался его отсчет, он написал в своей обычной манере, но целиком заглавными печатными буквами следующие слова: в середине на самом верху — «Дни в душегубке», над левым столбцом — «Актив», под правым — «Пассив». Последнее слово, благодаря геометрической простоте используемых в нем букв, без особых затруднений было начертано прямо навыворот. Затем Жерар вычеркнул печатное слово, которым открывался первый столбец.
Запаса порошка почти в точности хватило, чтобы позолотить воду для букв и вымарывания. Когда с листа бумаги испарилась вся влага, Жерар на миг поставил брошюру перпендикулярно на стол, куда и соскользнули избегнувшие непрочного приклеивания крупинки. Положив палец под непосредственно шедшее за вычеркнутым словом число, он начал перелистывать книгу к началу, казалось, он ищет определенную страницу.
В этот момент Кантерель побудил нас податься вдоль огромной прозрачной клетки чуть вправо, и мы остановились перед расположенным прямо напротив нас за стеной богато убранным католическим алтарем со священником в ризе перед дарохранительницей. Удалявшийся отсюда, завершив некое порученное ему дело, помощник в теплом обмундировании направился к пристанищу Жерара, куда он через миг и проник.
Рядом со Святыми дарами на престоле виднелся роскошный металлический ковчежец очень древнего вида, на лицевой стороне которого выложенные гранатами буквы складывались под замочной скважиной в следующие слова: «Непотребные тиски золотой свадьбы».
Священник подошел к нему и, приподняв крышку, вынул оттуда довольно большие, очень просто устроенные тиски, закручиваемые при помощи барашка.
Спустившись по ступеням алтаря, он остановился перед вставшей при его появлении престарелой парой; два пустых парадных кресла, которые она перед этим занимала, стояли бок о бок к нам спинками. Мужчина с непокрытой головой был одет просто во фрак, в то время как стоявшая слева от него женщина в глубоком трауре и с черной шалью на голове зябко куталась в теплое пальто, хотя у нее, как и у мужчины, были обнажены кисти рук.