В ответ тишина.
— А ведь вы, господин Цеб, вовсе не Цеб.
Следователь сделал долгую паузу. Добрая улыбка не сходила с его лица.
— Тот Цеб, конечно, был, но очень давно исчез. Может он и сейчас есть, только спрятан. Бьется, как в клетке. Годы идут, а он всё бьется, хочет на волю. Думаете фантазирую? Нет. И вы знаете, что не фантазия.
Снова долгое молчание.
— Кто же вы? — следователь подержал паузу. — Отвечу: вы просто нейрон. Обычная такая мозговая клетка. Но не обычная, конечно, что я говорю. Особая. Главная. Я вот смотрю вам в глаза, а ведь нет, не в глаза смотрю, а прямо в эту клетку. Тут ведь какой вопрос? Вопрос и простой, и самый трудный. Кто в разуме главный? Где у разума воля? В чём она? Вот посмотреть на обычного человека.
Уоннел провел руками сверху вниз, предлагая себя на роль обычного.
— Вот я. Есть у меня воля? Есть. А глядишь, в другой раз и нет. А потом снова есть. В разных случаях разная воля, и к разным делам разная. Таков человек. Иной раз схлестнутся воли-то, одна другую борет. Жизнь, живая жизнь. И всё где? В одной голове. Уж казалось бы.
Цеба никак не трогали его слова. Он даже моргал одинаково.
— А вот у вас совсем просто. Одна клетка, вот и вся воля. Весь остальной господин Цеб — это так… инструмент. Просто другой воли у вас, кроме воли этой клетки, нет. Отсюда всё. Весь корень отсюда. Клетка жить хочет. Живет в Цебе, ну так получилось, судьба. Не виновата клетка.
Следователь придвинул к себе планшет.
— Эксперты у нас, я вам доложу, — он прижал руку к груди, — золотые люди. Не нарадуюсь. В такие дебри зайдут, мое слово… только и тяни их на свет.
Он помолчал и сменил тон на более строгий:
— Болезнь ваша, господин Цеб, науке пока неизвестна. Суть вашего заболевания вы знаете. Не досконально, но в общих чертах свое состояние понимаете. С вами что-то случилось, и случилось давно. Много лет ваш мозг работает неправильно. В нем есть участки, совсем небольшие, они держат вашу волю в плену, подменяют ее. И скорее всего, действительно, не участки, а прямо одна клетка. Она-то, ради своего выживания, и готова на всё. Вся ваша жизнь, ваше преступление, даже вот молчание — это всё она.
Уоннел посмотрел на экран.
— Наши специалисты назвали ее маршалом. Рядом с ней группа подчиненных — это генералы. Клетка-маршал и клетки-генералы…, — снова руку к груди. — Золотые люди, говорю же. У нас и методы есть. Было трудно, но вот… Химические маркеры, формула тестирующего вещества. Я, простите, без деталей. В общем, все больные нейроны обнаруживаются за секунды. И вчера у вас была процедура, вы ее за всей круговертью наверно и не заметили. Она прошла успешно. Теперь все, подчеркиваю все, зараженные клетки вашего мозга найдены и помечены. Точные координаты, характеристики, всё. Лазером чиркнем — и нет их. Все разом без остатка. Завтра и сделаем.
— Во сколько? — спросил его Цеб.
Тот аж дернулся от неожиданности.
— Вы, однако… — следователь взял себя в руки.
Цеб повторил свой вопрос:
— Во сколько завтра операция?
— Думаете, принципиально? Ну, допустим, после обеда.
— Давайте ближе к вечеру, — попросил Цеб.
Уоннел с паузой, чуть прищурившись, посмотрел на собеседника.
— Нет, — решил он, — думаю в три будет хорошо.
— Что вы хотите знать? Только не говорите, что всё.
— Ладно, не всё. Самое главное.
— За свои ответы я беру цену, — заявил Цеб.
— Что?! — почти засмеялся следователь.
— Моя цена — это время. Спрашивайте.
Уоннел снял улыбку с лица и отодвинул планшет.
— Вы больны?
— Да, с общей точки зрения я болен.
Тут нельзя было начинать философские прения.
— Когда вы заболели?
— За этот вопрос я возьму один день.
— Не понял, — сказал следователь.
— Это значит, что за мой ответ операция отодвинется на один день вперед. То есть она состоится послезавтра в три часа дня.
— Знаете, — сказал Уоннел, — это чересчур большая цена. У меня много вопросов. Эдак вы отодвинете лечение в далекое будущее.
— Как хотите, но это моя цена. Какова ваша?
— Пятнадцать минут, — подумав, предложил следователь.
Они спорили еще долго и сошлись на получасе.
— Итак, повторю мой вопрос. Когда вы заболели?
— То, что вы называете болезнью, вовсе не болезнь. Но не буду спорить о терминах, я вас понимаю. Я заболел сорок два года назад.
— Я так и думал. Скажите, вы именно из-за болезни бросили музыку?
— За этот вопрос я возьму полчаса.
— Цеб, да вы издеваетесь! Мы что, будем торговаться за каждое слово?