Яхубен с восхищением смотрел на раскинувшийся под ним вид. До сих пор ему приходилось видеть все это снизу, по частям и никогда в целом. Затем он бросил взгляд на внутренний сад, окружавший дворец за поясом стек. Сотник с наслаждением любовался деталями этого удивительного дворца, красоты которого обыкновенные граждане, видевшие его только издали, не могли себе представить. Вокруг необычайно высокого здания под окнами меж круглых столбов из черного мрамора (снизу казалось, что они уходят в небо) стояли в огромных нишах, отделанных костяными пластинками, золотые статуи богов, высотой в сорок локтей каждая. Они изображали всех правителей и великих жрецов, которых когда-либо с самого начала своего возникновения имела Атлантида.
Круглая крыша из костяных пластинок с инкрустированным в середине огромным солнцем из золота с отходящими от него длинными лучами из орькалка завершала дворец. Выше, на другой террасе холма, взгляд останавливался на здании великого храма пяти великих богов, хозяев жизни и смерти этого мира. Им в далекие времена поклонялся народ атлантов. Те же камни, тот же металл, что и во дворце, пошли на строительство храма, но странное смешение стилей, не похожее ни на что виденное когда-либо Яхубеном, внушало своеобразный, какой-то завораживающий страх.
На этот храм Яхубен не мог долго смотреть, он почувствовал, как по спине побежали холодные мурашки. Там, вокруг храма, построенного в честь Бога Вод, Бога Солнца, Бога Силы, Бога Войны и Богини Изобилия и Мудрости, жили в мраморных домах, покрытых костяными пластинками, пять жрецов этих богов. Один из домов принадлежал служителю Бога Силы Тефнахту.
Яхубен не надеялся когда-либо попасть в этот храм. Он узнал, что, помимо Великого Жреца и пятерых жрецов, туда могли войти лишь правитель, сотни две высокопоставленных священнослужителей. Яхубен прекрасно понимал, что Святая Вершина, место, куда ушел Аута, была еще менее доступна для простых людей.
Сотник слышал много рассказов, в которые было трудно поверить, о таинственной тени черных столбов, через которые не проникал взгляд ни сверху, ни с этой стены. Он верил лишь тому, о чем говорил ему однажды Аута, когда они находились в Та Кемете. Естественно, Аута не входил и не мог войти в этот храм, охраняемый крепче всего не замками и засовами, а верой и страхом. Но он знал о некоторых тайнах от Великого Жреца. Одна из них была связана с серединой храма: на пирамидальном стволе из черного мрамора, окруженного пятью бассейнами из прозрачного голубого камня, стоял камень, Похожий на столб. По словам жрецов, его послал в дар первому владыке Атлантиды Бог Солнца с помощью Бога Вод как знак власти. Позже каменный столб покрыли орькалком, и на нем писались приказы, отдаваемые богами правителю Атлантиды.
В тяжелые для страны времена Великий Жрец спускался со Святой Вершины и в полнейшем одиночестве стоял перед столбом среди бассейнов, и тогда невидимые руки писали новый приказ на поверхности орькалка. После этого туда входил правитель с пятью жрецами, читал приказ и свято его выполнял. Яхубен вспомнил, что, рассказывая об этом, Аута улыбнулся. Почему он улыбнулся именно в этот момент? Может быть, он знал больше?
Вот уже несколько дней, находясь в охране дворца, сотник все время думал об этом. Вскоре ему наскучило смотреть на окружающие его красоты дворца. Он возвращался в свой маленький домик поздним вечером в полусонном состоянии и очень усталый, а на заре должен был снова возвращаться. Нужно было молча стоять на стене весь день, так как запрещалось с кем бы то ни было разговаривать. Яхубен с нетерпением ожидал появления луны, которая возвещала приход на смену ночной стражи. Ему очень хотелось побыть среди своих домочадцев хотя бы несколько часов днем. Обрадовавшись вначале своему повышению, он почувствовал теперь, что тоскует по полю около казарм, где среди диких цветов и травы солдаты учились владеть оружием. Он с грустью думал, что отныне не сможет бродить среди людей, как прежде. На стенах дворца нужно было иметь не живое, а каменное тело.
Изнывая от безделья в охране на стенах, к которым не приближался не только кто-либо из чужеземцев, но даже воры, Яхубен коротал время в непрерывных раздумьях. Перебирал в уме все, что ранее видел, о чем рассказывал ему Аута, что произошло с ним самим, и постепенно начинал ощущать, как все сильнее и сильнее рушился в нем старый взгляд на людей и мир. Он вспомнил о несчастном крестьянине Хунанупу из Та Кемета, о лучнике Май-Бакс, и вдруг ему стало жаль их обоих. Как-то раз утром, когда он стоял на посту, погруженный в свои раздумья о судьбах Хунанупу, Май-Баки и других похожих на них людей, он стал свидетелем такого случая, в который поверить было бы просто невозможно.
Как обычно, Яхубен стоял на стене и смотрел на ворота. Два черных раба, насколько это можно было различить, привезенные с юга Та Кемега, ловко инкрустировали серебряными цветами столбы у ворот. Кожа у этих людей была очень черпая, головы продолговатые, толстые губы и приплюснутые носы. Рабы трудились молча под охраной копьеносца. Руки их двигались с большей быстротой и нежностью, чем руки певиц по струнам арфы. В это время из дворца появился молодой жрец, которого несли в кресле четверо низкорослых желтокожих рабов. Яхубен посмотрел на жреца, и ему показалось, что он похож на Тефнахта. Он знал, что у Тефнахта есть сын и дочь. Жрец не видел часового, так как не смотрел вверх, Яхубен же мог свободно следить за ним. Жрец взглянул на черных рабов, занятых инкрустацией ворот. Когда носилки с креслом поравнялись с воротами, солдат стукнул нижним концом копья о плиту под собой. Рабы бросили работу и стали на колени, согнувшись в глубоком земном поклоне. Но один из них не известно по какой причине поднял голову и посмотрел из-под бровей на носилки. Жрец, заметив это, ударил прутом по плечу одного из рабов-носильщиков. По этому сигналу носильщики остановились. Раб, взглянувший из-под бровей на молодого жреца, застыл, не опуская глаз; его взгляд был улыбчив, хотя он совсем не улыбался. Увидев это, жрец посинел от злости и позвал застывшего с копьем в руках солдата. Показывая прутом на серебряных дел мастеров, жрец сказал:
— Убей их!
Солдат разинул рот и, вытаращив глаза, уставился на жреца.
— Убей их и приведи вместо них других! Иначе будешь убит ты!
Он опять ударил прутом одного из носильщиков. Четверо желтокожих рабов понесли носилки к воротам. Солдат некоторое время колебался, не зная, что ему делать: если он не убьет рабов, его заживо сожгут как ослушника, не посчитавшегося со святым приказом жреца, если же он оставит рабов одних, для того чтобы спросить у своего сотника, его бросят в яму со львами за то, что покинул свой пост. Солдат не мог понять, какое зло совершили эти два черных раба: он не заметил в их поведении ничего плохого.
Со стены Яхубен слышал и видел все, и ему было нетрудно понять, какие мысли мучили солдата. Он спустился со стены, не отдавая в том себе отчета. В это мгновение в воротах остановились носилки жреца, и тот, повернувшись в кресле, гневно посмотрел на солдата. Солдат вздрогнул. В его глазах вспыхнул ужас. Дрожащей рукой он поднял копье и воткнул его в затылок одного из рабов. Раб застонал и, когда солдат выдернул копье из раны, захрипел и, хватаясь за воздух, упал замертво. Другой раб бросил инструмент и хотел было бежать. Жрец продолжал наблюдать. Тогда солдат, охваченный страхом, воткнул мокрое от крови копье в оставшегося в живых раба. Затем он медленно вытащил копье и со смешанным чувством грусти и страха взглянул на него. Жрец прутом подал сигнал рабам и, не сказав ни слова, отправился дальше. Солдат, опершись лбом на окровавленное копье, заплакал навзрыд. Это был старый солдат. Его руки и лицо были покрыты шрамами, полученными на многих войнах. Яхубен смотрел на него с состраданием. И почувствовал, как в его сердце загорается ярость. Он повернулся и посмотрел вслед жрецу: его кресло слегка покачивалось в тени стены. Вдруг Яхубен услышал нечто похожее на стон. Он быстро повернул голову в сторону двора и непроизвольно вскрикнул: солдат падал на землю с воткнутым в грудь ножом — он сам убил себя.