Старик замер в удивлении.
— Мы вам не дадим так просто подтереться собой!
Испанец уставился на меня, его лицо выражает непередаваемый ужас. Я не могу выразить словами, что ввергло меня в ярость, но я знаю, что именно. Они могли превратить нас в палачей, не отвечая на наши сигналы, вынудив Старика прождать уйму времени, отправившись к нам на этом игрушечном баркасе, а не на моторном катере, не зажигая огней, да и просто потому, что оказались в этих водах.
Поток испанской речи неожиданно обрывается. Его глаза бегают из стороны в сторону. Внезапно он произносит, запинаясь:
— Gutte Mann, Gutte Mann.[133]
Он не знает, кому можно адресовать это нелепое обращение, поэтому он оборачивается на каблуках, неуклюжий, как медвежонок, в своем спасательном жилете, все так же зажимая непромокаемый пакет с корабельными документами подмышкой. Потом он перехватывает его правой рукой и поднимает обе руки вверх, словно сдаваясь в плен.
Старик морщится и молча протягивает руку к пакету. Испанец протестующе вскрикивает, но Старик холодно обрывает его:
— Как называется ваш корабль?
Он задает вопрос по-английски.
— «Reina Victoria»![134] — «Reina Victoria» — «Reina Victoria»!
Внезапно он начинает горячо выказывать готовность к повиновению: кланяется и сразу вслед за этим встает на цыпочки, чтобы указать имя корабля в судовых бумагах, которые Старик извлек из конверта.
Первый вахтенный офицер безучастно наблюдает эту сцену, но постепенно у него становится такой вид, будто ему не по себе.
Внезапно наступает тишина. Спустя некоторое время Старик поднимает глаза от бумаг и смотрит на первого вахтенного офицера:
— Скажите этому господину, что его корабль не существует. В конце концов, вы говорите по-испански.
Первый вахтенный приходит в себя. Он становится пунцовым и начинает с запинкой говорить по-испански из-за спины иностранного капитана. У того от изумления широко открываются глаза, он крутит головой из стороны в сторону, пытаясь заглянуть в глаза первого вахтенного офицера, но никакой поворот головы не может помочь ему добиться этого — его спасательный жилет задрался слишком высоко, и ему приходится развернуться всем телом. Проделав этот маневр, он поворачивается спиной ко мне. И тут я испытываю потрясение. Внизу его спасательного жилета я замечаю маленькие буковки, нанесенные по трафарету: «South Carolina»[135]. Внезапно меня охватывает чувство триумфа. Попался! Старик был прав. Американцы, прикидывающиеся испанцами!
Я толкаю в бок Старика и веду пальцем вдоль надписи по краю спасательного жилета:
— Любопытно: взгляните — «South Carolina»!
Испанец поворачивается, подскочив на месте, словно его укусил тарантул, и разражается потоком слов.
Попался, ублюдок! Заткнись со своей испанской тарабарщиной. Ты можешь говорить на английском, сукин сын.
Старик в замешательстве смотрит на захлебывающегося словами человечка, затем велит первому вахтенному перевести нам, о чем тараторит испанец.
— «Южная Каролина» — корабль — сначала назывался — «Южная Каролина», — запинаясь, произносит первый вахтенный. Испанец, уловив его слова, начинает кивать головой, как клоун на арене цирка. — Тем не менее, теперь это «Королева Виктория». Пять лет назад — ее купили — у американцев.
Старик и испанец смотрят друг на друга с таким видом, словно каждый готов вцепиться другому в глотку. Стоит такая тишина, что слышно, как падает каждая капля конденсата.
— Он говорит правду, — раздается голос штурмана от стола. — Четырнадцать тысяч гросс-регистровых тонн.
Он держит в руках судовой регистр.
Старик переводит взгляд с испанца на штурмана и назад на испанца.
— Повторите еще раз, — произносит он голосом, похожим на удар бича.
— Корабль указан в приложении к регистру, господин каплей, — и, увидев, что Старик по-прежнему не реагирует на это, добавляет немного тише. — Господин обер-лейтенант не сверился с приложением.
Старик стискивает кулаки и переводит взгляд на первого вахтенного офицера. Какое-то мгновение он борется сам с собой, чтобы удержать себя под контролем. Наконец он рявкает:
— Я — требую — объяснения!
Первый вахтенный неуверенно оборачивается к штурману и направляется к судовому регистру. Он делает пару неловких шагов к столу с картами и останавливается. Он опирается на стол так, что можно подумать, будто его ранило.
Старик дрожит, словно от неожиданного ужаса. Прежде чем первый вахтенный успевает сказать хоть слово, он с вымученной улыбкой на лице поворачивается назад, к испанцу. Испанский капитан сразу же чувствует перемену настроений и моментально становится опять чертовски разговорчивым.
— «Южная Каролина» американский корабль — теперь «Королева Виктория» испанский корабль.
Это повторяется пять или шесть раз. Постепенно выражение страха исчезает с его лица.
— Штурман, взгляните на эти бумаги! — приказывает командир.
Но не успевает он начать пролистывать их, как мы уже получаем разъяснения от испанского капитана:
— Dos mil pasaieros — por America del Sud — Buenos Aires![136]
Старик очень громко втягивает носом воздух, затем резко выдыхает его через раскрывшийся рот. Все его тело обмякает. Но вот он хлопает испанца по плечу. Глаза другого испанца — должно быть, первого помощника — загораются, как свечки на рождественской елке.
Теперь нашего командира не узнать, его как будто подменили. Складывается такое впечатление, что он совершенно не замечает первого вахтенного офицера. Словно по волшебству, появляются бутылка коньяка и три бокала:
— Никогда не надо отказываться выпить с друзьями.
Испанцы воспринимают эти слова, как некий тост, и не хотят ударить в грязь лицом. Снова раздается их бешеная трескотня, перемежаемая криками: