— Маша… У меня на лице сейчас дырка от йода будет, — сказал он тихо, с хрипотцой.
Я, наверное, стала красной, как кушетка, на которой мы сидели, и начала быстро-быстро смазывать йодом все остальные царапины.
А Митька сказал серьезно:
— И ты еще удивляешься, что я тебя до сих пор люблю? Эх ты, Машка-ромашка…
Я застыла, а Митька взял у меня из рук вату и йод и начал деловито, аккуратно смазывать мои царапины…
За Борькой приехала вполне цветущая тетка и сказала, что «если Бореньке не нравится», то она, конечно, его заберет.
— Жаль, жаль, что он не прижился, — скорбно заметила она, позвякивая браслетами, бусами и серьгами. Взгляд ее был очень красноречив: формула «Три „В“» — «всегда виноват вожатый».
Ваньку перевели в другую палату, и там он неожиданно сдружился с молчаливым Стасиком. И хотя с Семёном они по-прежнему были на ножах, но с остальными ребятами отношения вроде бы наладились. Мне он пообещал больше не драться и Семёна не провоцировать.
— Ты все знаешь, да? — спросил он.
— Да.
— Маш, ну вот а ты? Ты стала бы со мной дружить, ну если бы была как мы?
Я посмотрела на него, подумала. Он был хороший, наш Ванька Куст, особенно если без фингала. Обаятельный и смелый.
— Наверное бы, стала. Думаю, что да, стала бы.
Труднее всех было Катеринке. Ведь никто, кроме меня и Васьки, про ее любовь к Семёну и не знал. Она переживала свое чувство глубоко, всерьез, так, как можно переживать только в детстве. Нелегко ей будет в жизни. Но зато за нее я спокойна: Катеринка — настоящий человек, с горячим, живым сердцем.
Ну а Маринка с Семёном по-прежнему сбегали куда-то после ужина и приходили за полночь, сидели на ступеньках корпуса ночью и не сводили друг с друга влюбленных глаз. И за них я тоже была спокойна.
Я и Митька сидим в холле. Я жду эту влюбленную парочку и нервничаю. А Митька… ну так, заодно.
— Маруся, хватит в окно смотреть, я тоже здесь! — требует Митька.
— Прекрати немедленно!
Ой, кажется, я заговорила, как Маринка.
Надо не забыть вернуть Нине фотографию Дадхо…
День начался как обычно: я повела Герку в медпункт. Он лез через забор и свалился. Порвал рубашку, гвоздем расцарапал пузо и разодрал коленки. Я сдала его медсестре Илоне, а сама пошла в корпус и тут встретила Свету Троцкую, вожатую седьмого отряда, которая сказала, что видела, как четверо моих ребят вышли за территорию лагеря через ближние ворота и направились в лес.
Раз-два-три!
История третья
Так, спокойно. Скорее всего, на Гнилое болото за камышами пошли. Или за земляникой. Или огородничать на ближайшие дачи. Надо бежать за ними, потому что лес у нас дремучий, но еще хуже, если они попадутся директору или старшей вожатой Алёне.
Кто именно ушел в «леса», я сразу увидела, как только зашла в отряд. Катеринка, Васька, Семён, Ромка — ну эта команда точно огородничать или за камышами отправилась. От ближних ворот три тропинки: на дачи, на Гнилое болото и в спортлагерь. И никакого камня: «Налево пойдешь… Направо пойдешь…»
Я прямо пошла, то есть на дачи. До дач бегом — минут двадцать. Если я их там не найду, то в любом другом месте с ними за это время может случиться все, что угодно. Но что-то я слышала краем уха, мол, клубника уже поспела. Ох! Кто-то получит у меня по первое число! Останется у меня кто-то без дискотеки, кино и костров. Вот я им…
Выстрел прогремел будто над всем лесом. Я застыла как вкопанная. Воображение тут же услужливо нарисовало: медленно и красиво, как в старых фильмах, падает, прижав загорелые ладони к груди, Васька, и буйные его кудри смешиваются с травой. А Катеринка опускается рядом с ним на колени, и от ужаса глаза ее темны. Нет, ерунда, кто же будет стрелять в детей? Но ведь могли и случайно попасть, захотели припугнуть, и… Да мало ли психов на этом свете? Я бросилась на выстрел. Я убью кого бы то ни было, если хоть пальцем…
— Дурак, брось цветы!
— Не брошу!
— Сём, быстрее!
— Катря, не отставай!
— Да не отстаю я!
— Ро-о-ма!
Ромка плакал. Первым делом я увидела, что Ромка сильно хромает и плачет и что у Васьки порвана футболка, а на плече алеет глубокая царапина.
— Ой, Маша…
Сёмка так это сказал, будто мы в парке на прогулке встретились. Будто они не пропадали где-то целое утро, будто это не лес, будто только что не стреляли!
— Это солью, — со знанием дела сказал Васька.
— Ой, а в Ромку попали, — жалобно сказала Катеринка.
— Будет ожог, — уверил Семён, прижимая к груди огромный букет прекрасных пионов: розовых, белых, вишневых. Для Мариночки своей ненаглядной, конечно!