— Чтоб я тебя больше в своём дворе не видел! — погрозил Мирошник, отдавая шест.
Проходя по двору, ногой отшвырнул пустую консервную банку, из которой обычно ел Гром. Банка звякнула о ведро; пёс заскулил и опрометью бросился в конуру: нервы у него были явно расстроены.
— Ну погоди! — покосился Мирошник.—Погоди у меня!
«Какой пёс был,— огорчённо думал бн, обрабатывая соболиную шкурку.— Испортила его старуха своим воспитанием. Лучше б гусят подальше держала, а теперь вот придётся менять собаку».
— Папа, почему Мирошник такой злой? — спросил Ромка отца, заходя в дом.— Сейчас так на меня грозился! А мы ничего у него во дворе не сделали, только письмо взяли.
— Такой уж человек — ненавистник,—вздохнула Любовь Михайловна.— Может, потому, что детей нет. Когда у человека дети, у него сердце мягче.
— Хищник он,— сказал Николай Васильевич.— Хищник, а хищничать не дают, вот и злится на белый свет.
КОЛДОВСКАЯ ЖЕМЧУЖИНА
— Мамочка, не буду! Ой, мамочка, больше не буду! — Нюся не сбежала — съехала с высокого берега на лёд реки.
— Вернёшься! — погрозила мать сверху веником, повернулась и пошла домой.
Надейка, которая каталась на коньках с Ромкой и Женькой, подбежала к подруге.
— Ты чего наделала? — спросила она, поправляя на Нюсе платок.
— Бутыль с постным маслом разбила,— всхлипнула Нюся.— Ставила на полку, а она из рук...
Подкатили Ромка и Женька.
— Сильно попало? — посочувствовал Ромка.
Нюся улыбнулась сквозь слёзы:
— Не догнала... Она только за веник — я бежать.
— Ты и летела,— вмешался Женька,— быстрее звука. Я слышу, наверху кто-то верещит: «Мамочка!» — гляжу, а ты уже чуть не на другой берег вылетела. Как ракета!
— А что, такие пояса уже придумали,— сказал Ромка.— Папа в журнале читал... На поясе ракеты приделаны, маленькие, вроде гранат. Нажал кнопку — тах-тах-тах! Ракеты заработали — и лети куда хочешь. Когда-нибудь у всех такие пояса будут.
— Вот бы иметь такой пояс! — вдохновился Женька.— Мать с веником погонится, а ты кнопочку— пум! Ракеты — тах-тах-тах! «Мамочка, больше не буду!»
— А у матерей тоже будут пояса,— возразил Ромка.
— Да,— почесал Женька затылок.— Дело плохо. Нажмёт кнопку и — тах-тах-тах! Ты на Камчатку — она за тобой, ты в Америку—она следом. Где-нибудь над Тихим океаном догонит и отхлещет веником.
— Да ну тебя! — Нюся всхлипнула уже не от слёз, а от смеха.
Пора было домой, делать уроки.
— Надейка, идём к нам сегодня заниматься,— попросила Нюся.— При тебе она не будет...
Ваня попался девочкам у калитки с тёмной бутылкой в авоське.
— За маслом в магазин иду,— пояснил он.— Ты, Нюська, зря так рано вернулась.
— А, ладно...— Нюся махнула рукой.
С Нгосиной матерью подружки столкнулись в сенях. В одной руке у неё был веник, в другой — совок с осколками. Она ничего не сказала, и девочки проскользнули в избу.
Мать и дочь были очень похожи друг на друга: и глаза одинаковые, голубые, у Нюси, правда, посинее, и носы вздёрнутые, и волосы у обеих белёсые, выбивающиеся прядями. Только вместо ямочек у Нюси-ной мамы на щеках морщинки.
— Бутыль-то полнёхонька была, трёхлитровая,— жаловалась мать Бадейке как большой.— Руки что навязанные, не держат ничего. У-у, растяпа! — замахнулась она на дочь.—Всю ночь снилось, что голубицу собираю. Вот и расстройство...
Нюся украдкой подмигнула: если мать начала рассказывать, что во сне видела,— значит, опасность миновала.
— А косы у тебя хорошие, Надеюшка,— неожиданно сказала Нюсипа мать.— Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!
Девочки прошли за ситцевую цветастую занавеску и уселись за стол, покрытый блестящей голубой клеёнкой. Тотчас занавеска заколыхалась, и к столу стали подходить и подползать маленькие Стрижа-та — все одинаковые, с белыми чёлками и синими глазами.
— Мама, забери их! — крикнула Нюся.— Мы заниматься будем.
— Сейчас я тебе что-то покажу,— зашептала Нюся, когда мать утащила последнего упиравшегося Стрижонка.— Но ты никому, ладно? Это я только тебе, потому что ты моя самая лучшая подруга!
Нюся открыла спичечную коробочку, и на голубую клеёнку выкатилась серебристая бусинка.
Тинк... Тинк... Тинк... Нежный, чуть слышный перезвон зазвучал в углу с ситцевой цветастой занавеской, с мокрым оттаявшим окном... Впрочем, может, это с фитилька, протянутого но подоконнику, стекала талая вода и капала в подвешенную на верёвочке стеклянную банку.
Тинк... Тинк... Тинк...
Бусинка светилась, словно внутри горела крохотная лампочка. Много раз Надейка любовалась единственным Нюсиным сокровищем и не могла налюбоваться: чудесен и таинствен был этот серебристый шарик. Он не был простой бусинкой, сделанной на фабрике, он сам вырос в раковине на дне глубокой и быстрой реки и назывался жемчугом.