Кто знает, сколько раковин достал Ваня Стриж-ко, Нюсин брат, со дна быстрого, холодного Тура? Десять тысяч? Больше? И только в одной раковине нашёл он жемчужину для своей сестры. А Ваня мечтал найти сорок, пятьдесят жемчужин. Чтобы у Ню-си было настоящее жемчужное ожерелье. Говорили, что Мирошник знает такое место, где жемчуг хоть граблями греби, будто бы он однажды отвёз в город, в Ювелирторг, целый мешочек жемчуга и получил большие деньги. А Ваня нырял, нырял и граблями по дну грёб — так тоже ракушку достают,— всё никак... Одна-единственная жемчужина. Утешало лишь то, что за перламутровую ракушку хорошо платил заготпункт. Школьную форму для Вани и Нюси мать нынче справила на ракушку.
Тинк... Тинк... Тинк... Жемчужина лежала на голубой клеёнке, излучая серебристое сияние. Ыюся взяла её и стала катать в ладонях, приговаривая:
— Жемчужина, жемчужина, сделай так, чтоб я и сегодня хорошо все задания выполнила!
Надейка с изумлением смотрела на подругу:
— Нюся, ты чего?
— Только, чур, никому...— Нюся положила жемчужину на стол осторожно, чтобы не покатилась.— Я лучше стала писать?
— Лучше. И Тамара Константиновна тоже говорит...
— Это всё она...
— Тамара Константиновна?
— Нет, жемчужина. Она колдовская.
— Вот выдумала! — засмеялась Надейка.
— Ничего не выдумала!—Глаза у Нюси были большие, круглые.— Вот помнишь, когда с «зелёными собаками»?.. Я пришла домой и думаю: почему у меня ничего не получается? А тут жемчужина под руку попалась. Я ей говорю: «Жемчужина, жемчужина, хоть бы ты мне помогла...» Села писать, и вдруг у меня всё так хорошо получилось. Ни одной ошибки. Теперь я всегда, как сажусь уроки делать, так прошу: «Жемчужина, жемчужина...»
— Нюся, ты и вправду? Это же колдовство какое-то...
— А что? Помогает ведь. Жаль, что я сразу не додумалась. Я бы и в тех четвертях хорошо училась.
— Вот ещё! — смеялась Надейка.— Это Тамара Константиновна с тобой сидит всё время, ты и стала учиться лучше.
Нюся была выдумщица. То стёклышко цветное найдёт и объявит, что оно волшебное: посмотришь в него и что хочешь увидишь: Хабаровск, Москву, Ленинград. Нужно только слово особое знать. Н ходит целый день, бормочет что-то про себя, вроде «колды-молды», «курды-бурды». Скажет и посмотрит в стёклышко, не видать ли какого-нибудь города, может, нашлось именно то самое колдовское слово.
А то другое придумает: по дороге в школу не ступать на землю, чтоб ум из головы в землю не уходил. И вот прыгает с камешка на камешек, со щеночки на какой-нибудь листок, цепляется за заборы, переставляя ноги по перекладинам.
Надейка смотрит на неё, смеётся, а потом ей вдруг и самой захочется ни разу не ступить на землю, тут и Ромка с Женькой вступят в игру. Уже и забыли, что это Нюсино «колдовство», прыгают с камня па пенёк, хватаются за заборы, собаки лают, хозяйки грозятся, а ребятам весело.
Когда сделали все уроки и Надейка засобиралась домой, Нюся сказала:
— Если хочешь, задумай какое-нибудь желание. Попросим жемчужину. Хочешь, она сделает так, чтобы твой папа приехал?
— Он и так приедет,— ответила Надейка.— Мы его ждём, он письмо прислал, что едет.
У ГРОМА НОВАЯ ХОЗЯЙКА
Тётя Клава разносила почту. Дойдя до двора Мирошника, она шарахнулась на другую сторону улицы, к дому директора школы.
— Тётя Клава, вы что? — спросила Надейка, стоявшая у калитки.
— Да сатана же тот самый под забором лежит, видать, с цепи сорвался...
— Гром? Вы не бойтесь, тётя Клава, он не кусается.
— Ну да-а,— протянула неуверенно почтальон.
— Правда-правда! Давайте газету, я сама в ящик брошу.
Надейка взяла газету и направилась к калитке Мирошника.
Тётя Клава с беспокойством наблюдала за ней.
Надейка подошла к калитке и сунула газету в почтовый ящик. Раздался яростный лай. Но это лаял не Гром, лаяла другая собака, из породы овчарок, которую Мирошник посадил на цепь вместо Грома.
Л Гром лежал под забором, положив морду на лапы. Он только чуть приоткрыл глаза, взглянул на девочку и снова зажмурился. Надейке было жаль его. Ведь это из-за неё всё так получилось, из-за той истории с письмом.
Как только Мирошник узнал, что Гром пустил во двор посторонних, он замыслил сменить собаку. В соседнем селе ему как раз предложили купить очень злую овчарку. Когда хозяин снял с Грома ошейник с тяжёлой цепью, псу показалось, что голова у него отрывается и летит вверх,— такой лёгкой она стала... Он завизжал, бросился в конуру и прикрыл морду лапами. Его посадили на цепь щенком, он не помнил жизни без цепи, и теперь, когда цепь не держала его, ему стало страшно.