– Свежие сводки…, господин регент…
– Читайте, – раздраженно повторил Ксиний, – Вы тратите мое драгоценное время! Я очень занятой человек.
Секретарь распахнул папку и, не поднимая глаз на начальника, пробежал глазами по тексту. Лицо его побагровело, потом побледнело. Внутри началась какая-то незримая борьба. Губы вздрогнули от волнительной неуверенности.
– Вы что, уснули? – скучающим взором Ксиний пробежал по секретарю, – Или оглохли?
– Простите, Ваша Светлость, но я не осмеливаюсь…, – губы секретаря вышли из-под контроля.
– Ну, хватит, не раздражайте меня! Читайте! – регент застучал костяшками пальцев по столу.
– Вчера утром во время попытки ареста…, – секретарь жадно хлебнул воздуха, – Э-э…полиция не смогла задержать посла республики Утликан Фабиуса Тоя и его супругу Ариллу Тою.
– Не смогла? Что значит, не смогла? – ножик-кошка звякнул железной челюстью в руках регента, – О-у-у-у-у! Он взревел как ураган в полярных пещерах, разбрасывая со стола бумаги, пеналы с перьями и карандашами и прочую письменную требуху.
– Я отрезал себе палец! У-у-у-у! – ревел он не умолкая, – Помогите мне, я умру от кровопотери!
– Какой кошмар, какой форс-мажор, – референт начал шарить по карманам и карманчикам костюма, пока не вытащил белый платок с вензелем, – Перебинтую…
– О-ох, какой я несчастный! – взвыл снова регент, – Лечите меня скорее.
– Руку Ваша Светлость, дайте мне Вашу руку! – секретарь растянул удавкой платок, опасаясь подойти ближе.
– Держите, – Ксиний Леон протянул окровавленный безымянный палец вперед, – Заматывайте скорее, не видите, как капает кровь. Моя кровь, не Ваша!
– Ничего страшного, просто царапина. Вот, Вам будет лучше, – испуганный секретарь наматывал дрожащими руками платок на палец, – Сейчас все пройдет, Ваша Светлость.
– Мне нужно отдохнуть, я устал, – объявил регент, – Я не могу так много трудиться. Так что там с этим… как его, послом? Демоны, как болит…
– Они вдвоем исчезли. Вчера ночью Полицейское Управление отправило секретную телефонограмму с приказом арестовать посла. Сообщение было передано на все полицейские участки по Старому тракту, но через сутки посла обнаружить не удалось. Он просто исчез. Сегодня утром полиция провела операцию в посольстве, перерыла весь особняк, но ни его самого, ни его жены – возможно, известной Вам дамы Ариллы Тои, в доме не оказалось. Полицейские чины полагают, что их могли предупредить.
– Предупредить?! Да каким образом! Кто их мог предупредить? Адмирал Сонтера? – Ксиний выдернул палец из рук секретаря.
– Это полиции пока неизвестно, – референт опять вытянулся по стойке смирно и вжал подбородок в шею, сделавшись похожим на маленького нахохлившегося воробья.
– Я дочитаю? – робко спросил он.
– Это просто возмутительно! Каждое утро Вы приносите новости одну хуже другой. И эти остолопы работают у меня! Вам место на городском базаре, а не во дворце! Вот где Вам следовало бы развлекать лавочников страшными историями, – зло рявкнул Ксиний. Референт надул щеки и вытянулся в струнку, косясь на текст перед ним.
– Войска, расквартированные в Большой Кергенэрре, подняли мятеж. Офицеры переметнулись на сторону маршала Дортона, а обманутые их обещаниями солдаты примкнули к бунту. Несколько старших офицеров попытались воспрепятствовать измене, но были расстреляны, – секретарь остановился.
– Ну, так пошлите туда танки, – регент стал нянчить порезанную руку.
– Требуется Ваше решение, Ваша Светлость.
– Что еще? – регент отвлекся от руки и выкатил не моргающие глаза.
– Броненосные войска штурм-маршала генерала Блума присягнули на верность маршалу Дортону.
– Кому? – глаза регента налились водой, – Дортону!? Этому списанному из конюшни мерину! Да я сотру его в пыль, повешу! Отдать под трибунал Блума, немедленно! Я приказываю выслать к нему мою личную охрану. Отыщите Сонтеру, этот кобель совсем не знает, что у него делается в штабах. Мятеж должен быть подавлен, всех изменников под трибунал и на виселицу! – брызгая слюной орал Ксиний. – Немедленно всех под стражу…
– Блюм бежал…
– Бежал? И этот тоже! Я не желаю больше слушать твои доклады. Убирайся вон! Пока я не отправил тебя самого на полярные шахты рыть уголь. Найди Сонтеру, вытащи его из под земли, приведи сюда…, – захлебываясь словами кричал он.
– Я не…, я только хотел, – забормотал секретарь.- Я найду, отыщу его.
– Отрубить мне палец и говорить такое! Вон, ступай вон! – Ксиний в бешенстве застучал железной кошкой-гильотиной по столу.
Затем, вскочив, он с ненавистью оттолкнул высокий торшер, стоящий рядом. Удар – звук сминаемой жести и рвущегося шелка показался излишне слабым. Он бросился к камину и обрушил на пол массивную статуэтку конника в доспехах. Грохот упавшей конструкции, рассыпавшейся на сотни металлических ошметков, раззадорил его.
– Предать меня! Величайшего правителя в истории Империи. Человека, который задумал отсечь голову прогнившей насквозь аристократии. Да кто они такие, эти…! Сгною до единого, отправлю на рудники, в пыль придорожную…, – кричал он не унимаясь, и слова еще больше распаляли его.
Тупая ненависть застила пеленой злобы его глаза. Он метал все, что попадалось ему под руки, сбрасывая книги, статуэтки, антикварное оружие со стен на пол. Запрыгнув на кучу утвари, стал топтать, кроша недостаточно разбитые большие осколки. Потом выхватил кочергу из-под груды мусора и ринулся в полутемный подвал с подводными тварями.
– Попрятались! Вы тоже меня не любите, вы тоже мечтаете предать меня за кусок мяса пожирнее? Дааа?! Что молчите? – выкрикнул он в сторону безмолвных сосудов с рыбами, безучастно глядящими на человека, претендующего быть их хозяином.
– Вот вам! – он с замахом рубанул по стеклу ближайшего аквариума. Стекло с треском лопнуло, водопад мутной воды, перемешанной с водорослями, хлынул на пол. Из дыры показался тупой нос акулы. Кажется, она была весьма удивлена – куда пропадает вода из ее жилища?
– Как я зол! – не переставая, выл регент, – Я зол как тысяча голодных волчиц! Предатели, кругом одна измена. Выжгу каленным железом язву, раздавлю…Никто не уйдет живым!…Никто…!
Старый колесный паром, хлопая веслами по мутной воде, медленно скользил по ряби северо-восточного притока Варры, прочь от охваченных мятежом северных прибрежных имперских провинций. Позади в морозном тумане за кормой остались леса и плоскогорья, ставшие полями жестоких боев между войсками, верными регенту, и повстанцами маршала Дортона.
Где-то там растянулись нити караванов беженцев, уносящих на себе бесхитростный скарб, бегущих кто куда от разрухи и разгорающегося пламени войны.
Птица, лишенная разума, с именем Смерть, распростерла свою тень над бескрайними просторами истекающей кровью страны. Под взмахи крыльев собирала она здесь и там свою жатву, не в силах насытить свою бездонную утробу.
Фронт сжимался вокруг столицы, догорая листком писчей бумаги на глазах у обезумевшего от ужаса Ксиния Леона, отдававшего приказы один страшнее другого, забрасывая в человеческую мясокрутку дивизию за дивизией. Свежие части останавливали на несколько дней набегающую волну повстанцев, чтобы скоро рассыпаться под ударом бронированных когтей танковых клиньев Дортона.
Когда передовые части Дортона сократили расстояние до Холленверда в три сотни миль, республиканцы выбросили крупный десант с моря у Сионау. Начальник гарнизона, трезво взвесив свои шансы, выбросил белый флаг, не приняв боя.
Узнав об этом, регент разжаловал разом шестерых генералов. Ситуацию это, однако, не изменило. По неведомому стечению обстоятельств, республиканцы, пройдя маршем еще сотню миль, остановились и стали окапываться. Пара дивизий лоялистов, брошенная поначалу наперерез, была спешно отозвана и по железной дороге переброшена на другой фронт.