– А если бы они не остановились? – спросил герцог. – Ведь это могло бы означать серьезнейшую провокацию. Конечно, Ваш "Единорог" вышел бы победителем из этой схватки, но политические последствия такого шага…
Лафок небрежно отмахнулся:
– Политические последствия… Да в военных кругах последнее время только и говорят, что о предстоящей войне. Император повысил налоги и запретил экспорт стали и зерна. Вы думаете, это для того, чтобы население побольше ело? Или чтобы производить больше тракторов для крестьян?
Разгоряченный вином, он продолжал:
– Как бы не так! Да один выстрел моего главного калибра стоит дороже, чем галеристы просят за ранние пейзажи Лериана. Мы стреляем чистым золотом! Мощности турбин моего крейсера хватило бы, чтобы давать электричество для маленького города. И правильно, мы должны создать абсолютное превосходство над противником, только тогда победа обеспечена! Тем вернее мы проломим голову этим наглым республиканским выскочкам.
– Я слыхал, однако, – возразил герцог, – что в столице и других городах много недовольных. И далеко не все счастливы расставаться со своими деньгами ради побед Великой Империи и контроля над устьем Сабении. Особое недовольство эти меры вызывают в промышленных кругах, у сталелитейных магнатов, которые вместо выгодной торговли с Республикой вынуждены довольствоваться военными закупками по установленным казной ценам.
– Эти разбогатевшие лавочники, – презрительно оттопырил губу Лафок, – у них в голове смесь из тщеславия и алчности. Все что они умеют – это хотеть больше денег. Они не в состоянии оценить стратегических замыслов и добровольно пожертвовать хоть грош на общие цели. Мой отец, который теперь вынужден платить на свои имения вдвое большие налоги, и не может торговать зерном с канейцами, теряет на этом серьезный доход, но остается верен трону. Почему же эти жирные коты считают, что все расходы обязательно должны идти не за их счет?
– Вы их недооцениваете, господин капитан. Они способны многое изменить в этой стране. У них есть деньги, но нет власти. Но одно без другого долго не существует. Если сейчас они не получат свой кусок пирога, то со временем они возьмут его силой. Общество стоит на грани раскола, это чрезвычайно опасная ситуация, она чревата самыми неприятными неожиданностями.
Стюард внес кофе и десерт – сыр, сладкие печенья с миндалем и черный муравьиный мед.
– Отпробуйте мед – это редкий деликатес, – расслаблено произнес Лафок. – В Холленверде такой подают разве только к императорском дворце. Его собирают муравьи на цветущих весной лугах в Тарсийских горах. Он должен вызреть в муравейнике, и живущие там дикари собирают его раз в три года – не более полуфунта с каждого. Республиканцы покупают его у батюшки по восемьсот марок за фунт. А управляющий его нового тарсийского имения расплачивается с горцами за него порохом, ружьями и хорошими ножами производства заводов Люмана.
Гости отдали должное предложенному угощению. Когда же, наконец, они, полностью насытившись, отложили приборы, хозяин продолжил:
– Но это еще не все, чем я хотел Вас попотчевать. Я хочу предложить на закуску маленькое развлечение: на нижней палубе в карцере сидит главарь той пиратской шайки, которую мы обезвредили сегодня утром. Он остер на язык и ему не откажешь в уме. Не угодно ли гостям взглянуть на этого редкого зверя – в конце концов, не каждый день человеку доводится беседовать с капитаном пиратов.
– Не откажусь, – кивнул герцог. – Вы меня интригуете меня все больше, господин капитан.
Берроуз молча кивнул головой. Особого интереса к разбойнику он не испытывал и, будь его воля, поступил бы с ним так же, как желал поступить и Лафок, т.е. попросту отправил бы на корм рыбам. Однако, он, вежливо улыбнулся и последовал за хозяином на нижнюю палубу.
Капитан пиратов сидел на табуретке в углу комнаты. Разорванный, но весьма дорогой костюм тонкого сукна облегал его мускулистый торс. Руки были закованы в кандалы. Узкое острое лицо, покрытое щетиной и просоленное морским ветром, выражало уверенность в сочетании с некоторой хитростью, присущей людям опытным, прошедшим не одну жизненную передрягу и уверенным, что из каждой ситуации можно найти свой выход, и что главный вопрос лишь в цене, которую ты способен заплатить за него.
Капитан Единорога жестом велел открыть зарешеченную дверь в тюремную каюту. Матрос принес два деревянных стула – больше в камере не помещалось. По приглашению хозяина корабля герцог и Берроуз сели напротив заключенного, внимательно изучая пирата, словно диковинного зверя. Паузу прервал Лафок:
– Мне доложили, что Ваше имя Рекон? – обратился он к капитану пиратов.
– Так точно, именно так назвала меня моя матушка, – Рекон с ухмылкой посмотрел на пришедших к нему господ.
– Что Вы можете рассказать о своем происхождении? Откуда Вы? – задал другой вопрос капитан Лафок.
– Не все ли равно, откуда я? Вскоре вы отдадите меня под суд. Судья велит вздернуть меня на виселице, – пиратский глава рассмеялся, – если, конечно, Вы, любезные господа, не дадите мне возможность обмануть вас и бежать.
– Но, все-таки, господин Рекон, – вежливо спросил герцог, – Расскажите, откуда Вы родом.
– Что же, если Ваша Светлость и благородные имперские капитаны желают знать о моем низком происхождении, я расскажу вам.
– Я родился сорок семь лет тому назад в небольшом порту, принадлежащем Империи уже почти две сотни лет. Мой отец был рыбаком и под старость лет, собрав деньги и продав свою шхуну, он купил трактир в старом угольном порту прямо на берегу океана. Раньше порт процветал, много торговцев заходило за углем, до тех пор пока один угольный магнат из империи не скупил шахты, которые снабжали порт углем, и не затопил их. Да, да просто затопил. Они просто мешали его грязным делишкам, цены на уголь были низки в те годы, и никто не думал о несчастных землекопах и уже тем более о нас, – Рекон откашлялся.
Отец запил и вскоре умер, дела пошли хуже. Мать после смерти отца стала болеть, посетителей было совсем мало, а местный жандарм регулярно приходил брать мзду. Когда мы не ели хлеба почти неделю он пришел в очередной раз и затребовал двадцать империалов. Он стучал по столу и обещал упечь всех за неуплату налогов и сопротивление представителю власти при исполнении. Мать собрала всю еду и ром, который у нее был, но это не успокоило жандарма. И тогда – тогда я убил его длинным ножом, которым мы разделывали туши свиней на кухне, в лучшие времена. Мать перепугалась, она плакала и причитала всю ночь. Под утром, под утро мы спрятали тело убитого, закопав его в кучу угольного шлака, что в избытке сваливали на берег пароходы еще во времена процветания порта.
– А что было потом, господин Рекон? – внимательно выслушав рассказ, спросил Берроуз.
– Вы хотите узнать всю мою жизнь? Наверное, вы служили не на флоте, а в имперском сыске? Но, все же, я расскажу Вам, – Рекон сплюнул на пол и продолжил.
– Потом я собрал безработных горнорабочих из города. Мы ограбили отделение имперского банка, устроив налет на карету, перевозившую собранные налоги с удаленных рыбацких поселений. Поразмыслив, что делать с полученным, мы решили заняться морским разбоем. Кое-кто из наших был против, но, как видно, на то была воля Вечного Неба, упокоившего их души. Мы купили большой быстроходный катер у одного коммерсанта, что сделал себе состояние на государственных поставках рыбы в города империи. Он платил бедным рыбакам долговыми расписками за их товар и если рыба тухла по дороге или ее не успевали распродать, он не платил им ничего. Он хотел много денег за катер, но мы разъяснили ему, что делиться стоит не только после смерти, и он быстро согласился. Хех, веселое было время! Потом мы подняли черный флаг и уж, поверьте мне, господа, мы не особо разбирали кого грабить, хотя я, все же, по старой памяти предпочитал имперские торговые суда. Благо империя сделала много доброго для меня и моей семьи.