Истошный крик врага лишь раззадорил и позабавил его: Я ведь могу, тоже могу – и ничто меня не сможет остановить, – ощущение собственной силы залило его сознание.
Слуга кричал вслед неразборчивые проклятия и угрозы. Когда голос его окончательно растворился в изгибах коридора, руки Макса нащупали гладкую лакированную поверхность, совсем не похожую на холодную неровность камней.
– Дверь. Похоже, дверь, – зашептал он, – Но где тогда рукоять, чтобы она открылась? Ага, вот и она, – пальцы нащупали крохотную выемку.
Створка качнулась в сторону, в глаза брызнул жидкий серый свет, показавшийся после темноты ярче полуденного. Макс зажмурился.
Похоже, когда-то тут была спальня. У стены стояла большая кровать под бордовым балдахином на деревянной раме. У давно потушенного камина валялось перевернутое на бок кресло, прикрытое серой плащаницей. За ним у самых окошечек-бойниц стоял покрытый толстым слоем пыли откидной письменный стол, прикрученный торцом к старинному книжному шкафу.
Дверца, через которую он проник в комнату, была, вероятно, потайным входом, поскольку пряталась за большим, в рост человека, зеркалом в самом углу комнаты. Парадная же дверь, отделанная черным деревом и бархатом, была заперта.
Комната показалось ему знакомой, даже уютной, несмотря на тлен и запустение. Он сдернул плащаницу с кресла – и тут же ему захотелось сесть и расслабить уставшую спину и натруженные ноги. Он попробовал сопротивляться, убеждая себя в бессмысленности и ненужности этого действия. Острой иглой вонзилась мысль о схваченной девушке и о, возможно, уже умерщвленных друзьях. Захотелось скорее идти дальше, пока еще не стало поздно.
Но неведомый голос внутри него зазвучал как приказ: Ты должен остаться, ты можешь изменить все здесь и сейчас.
Что за чертовщина, что за голос? Изменить? Как изменить?
Он потряс головой, отгоняя наваждение, и плюхнулся в кресло, швырнув вещмешок перед собой.
Может, бросить эти камни здесь, тогда они отвяжутся от нас? Понять бы, что делать?
Взгляд скользнул по запыленному зеркалу, и тут он увидел комнату – совершенно другую комнату – она была такой же и одновременно другой. Чистой и прибранной, с новой мебелью, в камине горел огонь, вокруг кровати стояла группа людей в темных костюмах.
Он подошел ближе, люди расступились, давая дорогу, и он увидел человека, лежащего в кровати. Тот умирал. Лицо его, бледное, обтянутое белой прозрачной кожей, похожей на слой тончайшего пергамента, выражало страдания, последние страдания в жизни. Синие губы умирающего зашевелились и он с хрипотой произнес, обращаясь к Максу:
– Всю свою жизнь я был верен присяге Их Величеству и, надеюсь, был достоин моих славных предков, всегда почитавших честь свою превыше сиюминутных выгод и положения. Не посрамите же ее и Вы, сын мой. Помните, что лишь честный бой дает истинную славу воину, а ложь и трусость, как бы тщательно они ни были скрыты от окружающих людей, пятнают весь род, и весь род будет требовать искупления.
Дыхание стало подводить старика. Он замолчал, из груди раздались хрипы.
– Это мой последний день в этом мире. Я не боялся жить эту жизнь, и без страха покидаю этот мир. Запомните хорошенько то, что я сказал Вам в этот день. А теперь идите, Мэйрен, мне еще о многом надо подумать…перед тем как я перейду…через реку…
Старик опять тяжело захрипел, хватая ртом воздух. Кто-то из слуг крикнул:
– Доктора, зовите доктора!
В глазах у Макса поплыли масляные, радужные круги, он попробовал протереть глаза, но это ничуть не помогло. Комната растворилась, подобно зыбкому утреннему туману, снова приобретая запущенный, неприбранный вид.
И опять эти пирамиды, снова они сработали как спусковой крючок! Он дернул завязку вещмешка и вытащил саквояж. Кристаллы горели неясным синим огнем изнутри, как тогда ночью, у него в доме, когда он впервые увидел его.
– Все это от них! – он схватил кристалл и с ненавистью размахнулся, намереваясь швырнуть его на пол.
Мир закачался, вращаясь, как в детском калейдоскопе, зеркало стало ближе, на долю секунду все вокруг погасло, чтобы в тоже мгновение родиться вновь…
Он вновь остался тем же и стал другим одновременно. Незнакомый кабинет. За узкими окошками бойниц реет черный в ночи флаг на высоком флагштоке. Где-то на улице слышатся отрывистые военные команды и топот сапог марширующих солдат. Большие напольные часы размерено отбивают полночь.
Он попытался пройти вперед и понял, что он перестал быть тем, кем он знал себя всю свою жизнь. Он стал другим, иным. Его тело изменилось, остался лишь дух, лишь мысль, которая все еще была им, тем, прежним. Он приложил руки к лицу, но пальцы не узнавали знакомых черт. Голубая незнакомая форма, выше ростом, сухопарое тело. Он посмотрел в зеркало и не узнал себя – это был совсем другой человек, вернее этот человек перестал быть Максом. Перед ним стоял Мэйрен, герцог Данейский. Тот, кого он безуспешно пытался ограбить в паре с Реконом. Покачиваясь, он дошел до стола под яркой зеленой лампой с подсвечником в виде воина с копьем…
– Сводки о состоянии передовых частей, как Вы просили, Ваша Светлость. – секретарь положил перед ним несколько листков, отпечатанных на пишущей машинке.
– Спасибо, – прохрипел он.
В центре стола, освещенного ярким кругом электрической лампы, лежал лист бумаги, с крупной сургучовой печатью внизу и огромным, занимающим почти треть страницы, гербом Империи сверху. Две крупные подписи стояли внизу, одна из них была подпись Регента Императора, вторая начальника Генерального штаба Империи. Место для третьей подписи было свободно.
Его Светлости Герцогу Данэйскому,
Высокоуважаемый Герцог,
Как Вам должно быть известно, императорская династия и наш верноподданный народ были оскорблены чудовищным преступлением, совершенным подлыми предателями по гнусному замыслу и подкупу республиканцев. Только кровь врагов наших может искупить злодеяния их и вернуть мир и благоденствие народам, населяющим земли эти. Потому, не по своей воле, но во имя восстановления справедливости принуждены Мы немедленно выступить против бесчестного врага рода человеческого – Торговой Республики Утликан. Ибо честь Империи должна быть защищена нашими общими усилиями.
Как известно всемилостивейшему Герцогу, род его связан клятвой верности данной предками Вашими Великому Трону.
Посему призываем Мы Вас исполнить священную присягу в предстоящем великом сражении с врагами, как уже бывало в прошлом. Искренне уверенные в том, что Вы, подобно Вашему прославленному отцу, готовы блюсти незапятнанной репутацию Вашего рода, ждем согласия не позднее утра 24 Алия года сего.
Всевышнее Небо да не оставит Вас, высокоуважаемый и славный Герцог.
Искренне Ваш,
Регент Его Императорского Величества
Ксиний Леон
– Когда они ждут ответа на это письмо? – спросил Макс плохо поворачивающимся языком.
– Как можно скорее, Ваша Светлость, – вежливо ответил секретарь.
– Хорошо, запишите пожалуйста мой ответ. Затем наберите его на машинке, я подпишу.
– Я готов, – секретарь достал небольшой блокнот и карандаш.
– Пишите…
Регенту Его Императорского Величества Ксинию Леону.
Да будет славна история Империи под дланью нового Имперского регента, и да не закончатся победы во славу знамен и достойнейших предков, отдавших себя великому делу. Пусть будет вечен великий союз царственного дома Империи и Герцогства Данэйского.
Макс помедлил:
– Записали?
– Да, Ваша Светлость.
– Продолжайте…
Герцогство Данэйское испокон века высоко ценит честь быть вассалом императорского трона.
Мы, руководствуясь волею Великого Неба и нашим разумением о судьбах этого мира, тщательно изучили Ваш призыв о вступлении в войну. Но положения небесных светил и предсказания наших прорицателей воистину ужасны. Исход войны приведет к краху мира и гибели живущих.